Ирвин Уэлш - На игле

Маленькие победы над белыми ублюдками, ставшими орудиями в руках богачей, чтобы нет-нет-нет

Моего братца просто затравили шпанюки из Сазерленда и их шестёрки, которые наверняка доводили его до дрожи, приплясывая вокруг него к приговаривая: ТВОЙ БРАТ ДАУН, ТВОЙ БРАТ ДАУН. Подобные танцы были весьма в моде на улицах Лейта в семидесятые годы и исполнялись обычно, когда нога уже не в состоянии были продолжать бесконечную игру в футбол с двойным составом каждой команды. О ком они говорили — о Дэйви или, может, даже обо мне? Какая разница. Они не видели, что я слежу за всей этой сиеной с моста. Билли, ты стоял и молчал, склонив голову. Оказаться беспомощным. Пришлось ли это тебе по нутру, Билли Бой? Вряд ли. Я знаю потому что

Как странно стоять на краю могилы. Кочерыжка тоже где-то тут, он чистенький, в завязке, только что из Саутона. А ещё здесь Томми. Жуткое дело: Кочерыжка выглядит очень хорошо, а Томми стал похож на смерть во плоти. Полная перемена ролей. Дэйви Митчелл, хороший приятель Томми, парень, с которым он однажды работал на стройке, когда они учились на плотников, тоже пришел. Дэйви подцепил ВИЧ от одной клюшки. Смело с его стороны взять и заявиться сюда. Я бы сказал — просто охуительно смело. Бегби, как раз когда я остро нуждаюсь в этом злобном засранце и в его умении создавать везде хаос, доблестно укатил отдыхать в Бенидорм. Впрочем, с противостоянием моим родственничкам из Глазго я справлюсь и без его сомнительной в моральном отношении поддержки. Кайфолом всё ещё во Франции, пытается претворить в жизнь свои мечты.

Билли Бой. Я помню, как мы делили с тобой одну комнату на двоих. Как я все эти годы только

Солнце жарит вовсю. Начинаешь понимать, почему люди поклонялись ему. Оно всегда здесь, мы его знаем, мы его видим, мы в нем нуждаемся.

У тебя, разумеется, было больше прав на эту комнату, Билли, — ты же был на пятнадцать месяцев меня старше. Ты всё время приволакивал к нам тощих, постоянно жующих резинку клюшек с похотливыми глазами и трахал их или, на худой конец, предавался с ними интимным ласкам. Они взирали на меня презрительно, словно андроиды, а ты изгонял меня, моих гостей и мой «Суббутео» в коридор. В частности, не могу забыть, как ты безо всякого повода раздавил своей ногой одного игрока «Ливерпуля» и двух игроков «Шеффильда». Это был бессмысленный поступок, но абсолютное господство нуждается в символических актах, верно, Билли Бой?

Моя кузина Ники выглядит совсем замученной. У неё длинные чёрные волосы, и она носит длинное чёрное пальто до пят. Видно, считает себя немного готом. Заметив, что кое-кто из сослуживцев Билли явно ладит с моими дядюшками-уиджи, я начинаю насвистывать «Туманную росу». Один из армейских — парень с огромными, выступающими вперед зубами — поворачивается и взирает на меня с изумлением, перерастающим в гнев. Мне ничего не остается, как послать говнюку воздушный поцелуй. Он какое-то время пялится на меня, а затем отворачивается, сдрейфив. В поединке удава и кролика побеждает удав.

Билли Бой, наверное, это всё-таки именно я был твоим братцем-дауном, тем самым, что никогда в жизни не спал с телкой, как ты сказал своему дружбану Ленни. Ленни ржал так, что у него чуть не случился приступ астмы. Но ведь Билли и другим бывал, ты, тупой вонючий козёл!

Я энергично подмигиваю ей, и она Смущённо улыбается мне в ответ. Мой предок засекает это и напускается на меня:

— Ты что напрашиваешься! Чтобы я этого больше не видел! Ясно?

У него усталые, глубоко запавшие глаза. Вообще в нем появилась какая-то печальная и тревожащая ранимость, которой раньше за ним не замечалось. Я бы много чего хотел ему сказать, но у меня вызывает возмущение весь этот цирк, происходящий с его позволения.

— Дома увидимся, отец. Я пойду к маме.

Разговор, подслушанный мною как-то в кухне, хрен знает когда. Отец:

— Что-то не то творится с пареньком, Кэти. Сидит дома день-деньской. Это ненормально. Стоит только на Билли посмотреть.

Мать:

— Он просто совсем другой, Дэйви, вот и всё.

Другой, чем Билли. Совсем не такой, как наш Билли. Билли всегда легко было узнать по тому, как тихо, без всякого шума, он подкрадывался по твою душу. Без крика, без визга, ничем не выдавая своих намерений. Здравствуй и прощай.

Я подвожу на машине Томми, Кочерыжку и Митча. Они не заходят в дом и быстро уезжают. Я вижу, как моей прародительнице, которая вне себя от горя, помогают выйти из такси её сестра Ирэн и свояченица Элис. Фоном этому служит кудахтанье тётушек из Глазго, я слышу этот ужасный выговор, который и мужчинам-то не очень идет, а в устах женщин звучит просто отвратительно. Эти древние кошёлки с вырубленными топором лицами чувствуют себя не в своей тарелке. Им привычнее ходить по похоронам престарелых родственников, где есть чем поживиться в смысле всякого барахла.