Ирвин Уэлш - На игле

Избавление от ответственности. Отлично звучит. Я бы хотел, чтобы меня избавили от ответственности, связанной с сидением в этом блядском клубе.

К нам присоединяется Джок Линтон. У Джоки рожа смахивает на положенное набок яйцо, на котором растут густые черные волосы с проседью. Он носит голубую рубашку с короткими рукавами, которая выставляет напоказ все его татуировки. На одной руке написано «Джоки и Элейн — истинная любовь бессмертна», а на другой нарисован вставший на задние лапы лев с подписью «Шотландия». К несчастью, истинная любовь давно уже откинула копыта, и Элейн исчезла из поля зрения. Джоки живет сейчас с Маргарет, которая, естественно, ненавидит эту татуировку, но как только он собирается пойти и сделать другую, он всегда передумывает в последнюю минуту и начинает что-то плести о том, что боится подцепить ВИЧ через татуировочную иглу. Это явное враньё: дело просто в том, что он до сих пор неровно дышит к Элейн. Больше всего Джоки мне запомнился тем, как он поет на вечеринках. Обычно он исполняет «Sweet Lord» Джорджа Харрисона — это его коронный номер. Правда, он так и не удосужился толком выучить слова. Он помнит только название и строчку «я так хочу тебя увидеть, Боже», во всех остальных местах он поет нечто вроде «да-да-да-да-да-да-да». — Дэй-ви. Кэй-ти. Ты-се-го-дня-ши-кар-но-вы-гля-дншь-крош-ка. Не-сво-ди-с-неё-глаз-рен-тон-а-то-я-е-е-у-ве-ду-у-те-бя-за-спи-ной. По-нял-му-ди-ла-из-глаз-го? — Джоки сыплет словами, словно пулями из «Калашникова».

Моя родительница сразу же начинает жеманничать, от чего мне становится немного не по себе. Я прячусь за своей кружкой пива и впервые в жизни с удовольствием соблюдаю молчание, которое полагается хранить в клубе, где идет игра в бинго. Мое привычное раздражение, которое я испытываю, когда каждое мое слово обращает внимание идиотов, сменяется чувством полного блаженства.

Я не хочу говорить, не хочу привлекать к себе абсолютно ничьего внимания, хотя на руках у меня хаус. Тем не менее в тот вечер судьба (в лице Джоки) явно не желает оберегать мое инкогнито. И тут этот засранец замечает мою карточку.

— ХАУС! Здесь-у-Марка. У-не-го-ха-ус. ВОТ-У-Э-ТО-ГО! У-не-го-да-же-я-зык-во-рту-от-нял-ся! Да-вай-сы-нок-возь-ми-се-бя-в-ру-ки.

Я кротко улыбаюсь Джоки, одновременно желая пронырливому засранцу немедленной и страшной смерти.

Пиво на вкус напоминает солдатскую мочу, насыщенную СО 2. После первого же глотка мой пищевод перехватывает ужасным спазмом. Отец хлопает меня по спине. После этого происшествия я больше не прикасаюсь к кружке, однако Джоки и мой старик опрокидывают одну за другой. Приходит Маргарет, и вскоре она и моя прародительница добиваются заметного успеха при помощи водки с тоником и «Карлсберг спешиал». Тут начинает играть группа, что я на первом этапе воспринимаю как долгожданную передышку, позволяющую уклониться от беседы.

Мать и отец встают и начинают танцевать под «Султанов Свинга».

— Мне ужасно нравятся «Дайр Стрейтс», — замечает Маргарет. — Они играют молодежную музыку, которая нравится людям всех возрастов.

Меня так и подмывает энергично опровергнуть это кретинское заявление, однако я ограничиваюсь тем, что начинаю беседовать с Джоки про футбол.

— Рокс-бур-га-сле-ду-ет-рас-стре-лять-из-пу-ле-мё-та. Я-ху-же-сбор-иой-е-щё-не-ви-дел, — заявляет Джоки, выдвинув челюсть вперёд.

— Это не его вина. Как говорится, сколько не ссы, вторая писька не вырастет. Что это за сборная, в которой всего один игрок?

— A-га-вер-но… но-я-хо-тел-бы-чтоб-Джон-Ро-берт-сон-хоть-раз-вы-шел-бы-с-вра-та-рем-о-дин-на-о-дин. Он-э-то-го-за-слу-жил. Са-мый-креп-кий-бом-бар-дир-во-всей-Шот-лан-ди-и.

Мы продолжаем нашу ритуальную дискуссию, причем я пытаюсь найти в себе хотя бы искорку страсти, чтоб вдохнуть в неё жизнь, но терплю сокрушительное поражение.

Тут я замечаю, что Джоки и Маргарет явно были даны инструкции не спускать с меня глаз. Они посменно сторожат меня так, чтобы не отправляться танцевать всем четверым одновременно. Джокм танцует с моей мамой под «Странника», Маргарет с моим отцом — под «Джолен», затем снова отец с матерью под «Вниз по реке», а Маргарет и Джоки — под «Оставь последний танец для меня».

Как только толсторожий певец заводит «Песню, спетую как блюз», моя прародительница хватает меня за руку и выволакивает на танцпол, словно я — это какая-нибудь тряпичная кукла. От яркого света пот струится по моему лицу; мама важно топчется на площадке, а я неловко подергиваюсь в такт. Мое унижение возрастает на порядок, когда до меня доходит, что мудаки играют попурри из произведений Нейла Даймонда. Так что мне приходится вытерпеть и «Навсегда в голубых джинсах», и «Любовь на мели», и «Прекрасный шум». К тому времени, когда начинает звучать «Дорогая Кэролайн», я уже готов свалиться в обморок. Прародительница заставляет меня повторять, как обезьяна, за всеми остальными ублюдками, собравшимися в клубе, жест, который они делают рукой в воздухе, распевая хором: