Ирвин Уэлш - На игле

— Понимаю, — улыбнулся я кротко и хмуро.

Поскольку она играла роль озабоченного профессионала, я решил играть роль заботливого друга. По-моему, с ролью я справлялся очень неплохо.

— Какое счастье, что у него есть такой преданный друг, — сказала она, выказывая явное удивление тем фактом, что у такого омерзительного ублюдка могут вообще быть какие-либо друзья.

Я прохрюкал что-то неразборчивое и вошел в комнатку. Алан выглядел ужасно, и я забеспокоился: а вдруг этот ублюдок не протянет ещё одну неделю и избежит ужасной участи, которую я уготовил ему? Надо торопиться.

Для начала мне доставляло огромное удовольствие созерцать физические страдания Алана. Когда я заболею, я не позволю себе дойти до подобного состояния — вот уж хер! Лучше уж я закрою гараж, сяду в машину и заведу мотор. Вентерс, дерьмо такое, не осмелился сойти со сцены по собственной воле. Он решил тянуть до самого последнего, очевидно, для того, чтобы причинить как можно больше неудобств всем окружающим.

— Как дела, Ал? — спросил я.

Дурацкий вопрос, конечно же. Но тем не менее, несмотря на всю его идиотичность, у людей принято постоянно задавать его в подобных ситуациях.

— Неплохо… — прохрипел он в ответ.

Ты уверен, Алан, мальчик? Совсем уж так неплохо? Выглядишь ты нездорово. Возможно, просто подцепил эту заразу, которая сейчас ходит по городу. Прими пару таблеточек дисприна, ляг в постельку и завтра будешь как огурчик.

— Болит? — спросил я с надеждой.

— Не-а… они дают мне наркотики… дышать тяжело… — Я взял его руку и удивился, заметив, как он вцепился в мою своими костлявыми слабыми пальцами. Я готов был расхохотаться в его лицо, похожее на лицо мертвеца, увидев, что он с трудом удерживает веки в приподнятом положении.

Увы, бедняга Алан. Я знал его, сестра. Он был редкостный мудак, совершенно несносный тип. Я смотрел, с трудом сдерживая ухмылку, как он ловит ртом воздух.

— Всё в порядке, приятель. Я здесь, — сказал я.

— Ты отличный парень, Дэйви… — пробулькал он, — какая жалость, что мы раньше друг друга не знали…

Он на миг открыл глаза и снова закрыл их.

— Действительно, ужасно жалко, говенный уродливый ублюдок, что я не знал тебя раньше, — прошипел я в его закрытые глаза.

— Что?.. Что ты сказал? — От истощения и наркотиков Вентерс почти бредил.

Ах ты, ленивая сука! Все валяешься и валяешься на носилках? Нет, чтобы выбраться на свежий воздух и слегка подразмяться? Пробежка вокруг парка, пятьдесят отжиманий, пару десятков приседаний.

— Я сказал — жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах.

Он довольно застонал и впал в сон. Я освободил руку от хватки его костлявых пальцев.

Желаю тебе кошмаров, урод.

Явилась сестра, чтобы проверить состояние моей жертвы.

— Однако какой необщительный. Разве так обращаются с гостями? — сказал я, с улыбкой взирая на бесчувственный полутруп, в который превратился Вентерс.

Она выдавила из себя нервный смешок, очевидно, решив, что это — образчик чёрного юмора, распространенного среди торчков, или гомосексуалистов, или больных гемофилией — в общем, среди тех, одним из кого она меня считала. Впрочем, мне начихать на то, кем она меня там считает. Сам я себя считаю ангелом мщения.

Убить этот мешок с дерьмом означало оказать ему большую услугу. Это было основной закавыкой, но я её успешно разрешил. Как можно сделать больно человеку, который знает, что вскоре умрёт, и которому даже на это начихать? Разговаривая, а больше слушая, что говорит Вентерс, я понял как. Умирающим можно сделать больно, причинив боль живым — тем, кого они любят.

В одной песне поется, что «каждый когда-нибудь любит кого-то», но, похоже, Вентерс был исключением из этого правила. Этот человек просто терпеть не мог других людей, и они отвечали ему взаимностью. Он испытывал антагонизм абсолютно ко всем и каждому. О бывших его знакомых он отзывался с озлоблением («вороватый торгаш») или же с насмешкой («умник сраный»). Выбор эпитетов зависел от того, кто кого в каждом конкретном случае мучил, эксплуатировал или водил за нос.

Женщины делились на две категории, между которыми отсутствовала четкая граница, — «дыра такая, что кит проплывет» и «дыра такая, что поезд проедет». Судя по всему, Вентерс, кроме, как он выражался, «волосатых дырок», не видел в женщинах вообще ничего, Редкие пренебрежительные замечания по поводу задницы или груди воспринимались из его уст почти как откровение. Я был на грани отчаяния. Неужели этот урод никогда и никого не любил? Но я не торопился с выводами, и терпение постепенно принесло свои плоды.