Ирвин Уэлш - На игле

Да какая там храбрость, тупица, я же нагло соврал! Я пожал плечами.

— Я уверен, что с твоих плеч упал чудовищный груз вины, — закончил Том, движением бровей предлагая мне продолжить.

На этот раз я воспользовался возможностью.

— Да, Том. Я хотел поделиться этим со всеми вами. Это ужасный поступок… я не жду от людей, что они меня простят…

Вторая женщина из нашей группы, которую звали Марджори, прокричала что-то неразборчивое и оскорбительное в мой адрес, Линда же продолжала заливаться слезами. Но сукин сын, сидевший на стуле напротив меня, по-прежнему никак не реагировал. Его эгоистичность и аморальность выводили меня из себя. Я хотел разорвать его на части голыми руками, но я был принужден сдерживать себя, поскольку мой план мести был гораздо изощренней. Болезнь должна была уничтожить его тело, и какая бы злотворная сила за ней ни стояла, эта победа принадлежала ей но праву. Но моя победа должна была её превзойти по своему размаху. Мне нужна была его душа. Я намеревался нанести смертельные раны этой, как полагают, бессмертной субстанции.

Том оглядел присутствующих:

— Испытывает ли кто-нибудь сочувствие к Дэйву? Что вы думаете по этому поводу?

После наступившего молчания, во время которого я не сводил глаз с невозмутимого Вентерса, у Малыша Гогси — один из наших торчков — что-то нервно забулькало в горле, а затем он разразился ужасно напыщенной тирадой. Собственно говоря, он сделал то, чего я добивался от Вентерса.

— Я рад, что Дэйви сказал это… я делал то же самое… я, блядь, делал то же самое… невинная девочка, которая никогда никому ничего плохого не сделала… я просто ненавидел этот блядский мир… то есть… я думал, какое мне до них всех теперь, на хер, дело? Жить-то мне всего ничего осталось… а мне всего двадцать три, и ничего у меня в жизни хорошего не было, даже сраной работы и той не было… когда я все рассказал девушке, она чуть не сошла с ума… — Малыш Гогси рыдал, как дитя.

Затем он посмотрел на нас и сквозь слезы улыбнулся самой чудесной улыбкой, которую я когда-либо видел в своей жизни.

— …но всё обошлось. Она проходила тестирование. Три раза за шесть месяцев. Ничего. Она не заразилась…

Марджори, которая заразилась именно при подобных обстоятельствах, шипит, как кошка. И тут это случилось. Этот ублюдок Вентерс закатывает глаза и улыбается мне. Этого-то я и ждал. Именно этого момента. Гнев не прошел до конца, но он смешивался в моей груди с великим спокойствием, с колоссальной ясностью. Я улыбнулся ему в ответ, чувствуя себя полупогруженным в воду аллигатором, который увидел на водопое мягкую, пушистую зверушку.

— Нет… — Малыш Гогси с жалостью посмотрел на Марджори, — все было совсем не просто… я ждал результатов её анализа так, как не ждал собственных… ты не понимаешь… я же не… ну, я же не… совсем не для того, чтобы…

Том поспешил на помощь дрожащей заикающейся массе, в которую превратился Малыш Гогси.

— Не будем забывать об ужасном гневе, ярости и негодовании, которые все вы испытали в тот момент, когда узнали, что у вас положительная реакция на антитела.

Это была ключевая фраза, с которой начинались наши постоянные и пылкие дебаты. Том называл это «победить негативные эмоции» путём «примирения с реальностью». Методика эта считалась терапевтической, и многим из членов нашей группы она действительно помогала, но у меня она не вызывала ничего, кроме утомления и уныния. Возможно, потому что в то время передо мной стояли совсем иные задачи.

Во время этой дискуссии о личной ответственности Вентерс, как водится, внес ценный и весомый личный вклад.

— Полная херня! — восклицал он каждый раз, когда кто-нибудь произносил пылкую речь.

Том, как обычно, спросил его, почему он так себя ведёт.

— Потому что это полная херня, — ответил, пожимая плечами, Вентерс.

Том всё же настаивал на разъяснении.

— Это всего лишь одна из точек зрения.

Тогда Том спросил Алана, какова его точка зрения, но всё, что он услышал в ответ, было то ли «Мне насрать», то ли «Какая разница» — точно не помню.

Тогда Том спросил, зачем он в таком случае пришёл на собрание. Вентерс ответил:

— Ну, тогда я пошёл.

После его ухода атмосфера тут же разрядилась. Такое было ощущение, словно кто-то, испустив особенно зловонную и обильную порцию газов, тут же каким-то чудом втянул её обратно в анальное отверстие.

Впрочем, на следующем собрании он объявился вновь с обычным глумливым выражением на лице. Складывалось такое впечатление, что Вентерс всерьёз считает себя бессмертным. Ему нравилось наблюдать, как другие пытаются относиться к реальности позитивно, а затем наносить им удар ниже пояса. Удар никогда не был таким сильным, чтобы жертва покинула группу навсегда, но достаточно чувствительным, чтобы настроение у неё было безвозвратно испорчено. Болезнь, которая терзала его тело, была просто насморком в сравнении с тем зловещим недугом, что овладел его больным духом.