Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Опять раскричались, как на базаре. Сколько раз просила, чтобы ели спокойно. Где это видано, чтобы молодые люди так орали? Кто в лес, кто по дрова. Вы бы еще подрались. Да какая разница, где этот Мицраим? Главное, оставайтесь евреями. Кто эти книжки пишет, все ставят с ног на голову, Бога забыли, лезут во всякую чертовщину.

— Бог тут ни при чем.

— Не знаю, я в этих ваших школах не училась, но ничего хорошего из этого не выйдет. Поверьте, знаю, что говорю. Азия, Азия… Кто лезет в Азию, забывает, что он еврей. Пока я жива, хочу, чтобы мои зятья…

— Мама, ты неправа, — перебила Шайндл.

— Вот как?

— Всегда ты за него! — показала Шайндл на Майера-Йоэла. — Он выдумает, что корова взлетела на крышу и снесла медное яйцо, ты и то ему поддакнешь.

— Дети, хватит! — прикрикнул Калман. — Мне не нужны ссоры за столом. А ты, Шайндл, совсем распустилась, — добавил он строго. — Мать всем вам добра желает. И что правда, то правда: сегодня одна книга, завтра другая, а потом? Как Валленберг дошел до крещения? Его отец был благочестивым евреем, меламедом [64] Меламед — учитель начальной школы (хедера), преподающий детям основы иудаизма. . Вот до чего наука доводит. Не сердись, Азриэл, не хочу тебя обидеть. Сам знаешь, ты мне как сын, но лучше бы ты шел по стопам своего отца. Разве ему чего-то не хватает?

— А что у него есть?

— У него есть доля в Царствии небесном. Пусть он живет до ста двадцати, но он явится на тот свет с Торой. Да и на этом свете он, слава Богу, не голодает. Отступники тоже не все ходят в золоте. Когда мне нужен бухгалтер или писарь, на одно место десяток просится. Когда-то их было мало, а теперь в избытке.

За столом повисла тишина. Стало слышно, как ламповый фитиль тянет керосин, а сверчок стрекочет за печкой. Зелда посмотрела на Мирьям-Либу. Та сидела, прикрыв глаза и склонившись над тарелкой, и выглядела совершенно измученной. Губы что-то шептали. Зелде показалось, что Мирьям-Либа похожа на слепую.

— Мирьям-Либа!

Девушка вздрогнула и выронила ложку.

— Ты чего застыла? Заснула, что ли? Почему не ешь? Да на ней лица нет! Тебе плохо, болит что-нибудь?

— Нет, мама, ничего не болит.

— Она мечтает о принце на белом коне, — съязвила Шайндл.

— Какой еще принц, какой конь? Калман, взгляни на свою дочь. На неделе сваха приедет, а она выглядит, как больная. Та лишь посмотрит и убежит без оглядки. На месте жениха я бы сама перепугалась.

Калман поднял брови.

— Мирьям-Либа, ты что? Почему не ешь?

— Ем. Я не голодна.

— Сваха из Люблина приезжает. Ты должна хорошо выглядеть. Не хочу Ципеле раньше тебя замуж выдавать.

Все замолчали. Фейгл подала яблочный компот и чай. Мирьям-Либа стала вычерпывать ложкой бульон. Ее лицо было белым как мел, но уши пылали. Она чувствовала, как жар поднимается у нее внутри. Мысли не подчинялись ей, сами по себе кружились в голове, казалось, череп вот-вот расколется. Мирьям-Либа будто видела сон. Звучали слова, менялись краски, сердце билось быстро-быстро. Мирьям-Либа всегда стеснялась чужих, а сейчас ей вдруг стало неловко перед собственной семьей. Она даже Ципеле не могла посмотреть в глаза. Что со мной? Может, я заболела? Она встала из-за стола и бросилась наверх, в свою комнату. Мирьям-Либа стояла в темноте, и все, что она сегодня пережила, проплывало у нее перед глазами. Из сумрака, словно портрет в раме, появилось лицо Люциана, освещенное призрачным светом, без каскетки, с высоким лбом и русой бородой. Он смотрел на нее, улыбался и что-то говорил, но она не слышала. Это было как явление святого, в христианских книжках пишут, что так бывает. «Почему мне так хорошо? — удивилась Мирьям-Либа. — Я ведь совсем недавно так страдала…» Что-то вспыхнуло у нее в душе, что-то, чего она ждала много лет. Как же она сразу не поняла? Ей опять хотелось и плакать, и смеяться. Господи, что же будет? Она заперла дверь на цепочку. Вспомнилась трапеза на Пейсах, когда Мирьям-Либа, захмелевшая от четырех бокалов вина, покачиваясь, добрела до спальни и упала в кровать. Она чувствовала себя, словно заболела и знает, что болезнь будет долгой. Так, не раздевшись, она пролежала тогда до поздней ночи, то дремала, то просыпалась в опьянении, которого прежде никогда не испытывала…

Она очнулась от холода. Снег за окном сверкал в лунном свете, и казалось, что деревья стоят в цвету, как весной.

На другой день Калман уехал по делам. У Зелды с утра заболел живот, Фейгл сделала для нее грелку. Мирьям-Либа встала поздно, она заснула, только когда начало светать. Она чувствовала себя очистившейся, как после поста. Долго умывалась, причесывалась перед зеркалом. Мама права, я слишком бледная. Как больная. Надо побольше есть!.. Мирьям-Либа спустилась в столовую, но насытилась первым же куском. Азриэл сидел за столом, жевал и читал присланный из Варшавы журнал на древнееврейском. Тестя нет дома, теща лежит в постели, можно спокойно наслаждаться чтением. Майер-Йоэл поехал в Ямполь решать какие-то вопросы насчет мельницы. Шайндл подмигнула Мирьям-Либе: