Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

Мирьям-Либа быстро подошла к кровати, села, подняла с пола книгу. Глаза скользили по строчкам, но в голове не оставалось ничего. Слова будто утратили смысл. Интересно, который час? Вообще зимой день короткий, но этот что-то затянулся. Мирьям-Либа не думает, но мозг сам собой работает, как мельница. Странные мысли приходят в голову: а что, если бы на Люциана напал медведь, а она, Мирьям-Либа, спасла бы Люциану жизнь? Или нашла бы в пещере сокровища и сделала ему подарок. Или у нее была бы шапка-невидимка. Мирьям-Либа пришла бы в замок и стала целовать Люциана, а он тер бы щеку и изумленно таращил глаза. А она написала бы ему записку невидимым пером… Он поедет за границу, и она будет с ним. Нет, так не получится. Разве что она раздвоится, будет две Мирьям-Либы, видимая и невидимая. Одна выйдет замуж за люблинского жениха, а другая станет графиней… Какая чушь! Мирьям-Либа поднялась. Что мне делать? Размечталась, надо срочно прекратить… Ципеле приоткрыла дверь.

— Тебя мама зовет.

— Зачем?

— Не знаю.

Мирьям-Либа спустилась в спальню. Мать лежала в кровати, обложившись подушками и укрывшись двумя одеялами. Мятый чепец, бледно-желтое лицо. В комнате жарко, оконные рамы замазаны глиной. К подоконнику прилеплены соломенные человечки, уродцы, которые показывают морозу фигу… На табуретке — пузырьки с лекарствами и две ложки, столовая и чайная. Мать пристально смотрела прямо перед собой.

— Мирьям-Либа, я тебя звала.

— Да, мама.

— Где тебя носит? Закрой дверь. Вот так. Сядь. Мне надо с тобой поговорить.

— Что случилось?

— Дочь, я очень тобой недовольна.

— А что я такого сделала?

— Не знаю, что ты сделала. Ты должна была пойти за Йойхенена, он как раз твоих лет. Всего на год моложе. Этот брак — честь для тебя.

— Уже поздно. Но я и не жалею.

— Мирьям-Либа, я боюсь за тебя! — выкрикнула Зелда.

— Чего за меня бояться?

— Не знаю. У всяких страхолюдин все хорошо, а ты, не сглазить бы, красавица, но все идет наперекосяк. Я же твоего отца умоляла: не надо младшую выдавать вперед старшей. Так даже сапожник или мясник не сделает. Но назад не воротишь. Он сирота, нельзя его унижать.

— Кто его унизил-то?

— Мирьям-Либа, на неделе сваха приедет. Смотри, не огорчай меня.

— И что я должна?

— Пора с этим кончать. Мне стыдно людям в глаза смотреть, в Ямполе показаться не могу. Из-за тебя совсем больная стала. Меня наизнанку выворачивает.

— Я, что ли, виновата?

— Ты виновата, доченька. Уж очень ты горда, Мирьям-Либа. Не знаю, сколько еще протяну, но хочу потанцевать на твоей свадьбе!

— Потанцуешь, потанцуешь.

— Хочу, чтобы ты стала порядочным человеком, настоящей еврейкой, а не какой-нибудь дрянью. У нас, женщин, всего три заповеди. Мужчины записали Тору и все взяли на себя. Но мы обязаны выполнять то, что нам осталось. Поклянись мне.

— К чему это?

— Дай руку и поклянись, что никогда не разменяешь золотого червонца! — Зелда сама удивилась тому, что сказала. Она только хотела потребовать обещания, что дочь всегда будет носить чепец, но губы произнесли слова помимо ее воли. Мирьям-Либа вздрогнула.

— Что на тебя нашло?

— Не знаю. Дай руку.

Мирьям-Либа подчинилась, и Зелда сжала ее ладонь горячими, костлявыми пальцами. Мирьям-Либа чуть не вскрикнула от боли. Мать смотрела ей в лицо широко раскрытыми глазами.

— Дочь, ты дала клятву! Это не мелочь, не думай! Что бы ни случилось, оставайся еврейкой. Пока еврей остается евреем, есть надежда. Не забывай об этом никогда!

— Не забуду.

— А теперь позови Юхевед. Быстро!

Зелда закашлялась и захрипела. Мирьям-Либа бросилась за сестрой. Зелда испустила пронзительный вопль, как роженица. «Умирает!» — подумала Мирьям-Либа. Она подняла глаза к потолку: «Клянусь, клянусь! Господи, спаси ее!..»

Гец поехал на санях в Скаршов, привез доктора Липинского. Врач выписал новые рецепты. Заодно заехал в замок. Уже темнело, снег перестал, ударил мороз. Деревья превратились в хрустальные канделябры. Закат зажигал на них огоньки и тут же гасил. Лаяла собака. Мигали звезды. Снежные поля синели, как море, и вспыхивали, словно усеянные бриллиантами. Мирьям-Либа вышла во двор, посмотрела на замок. На первом этаже горел свет, но верхние окна были темны. В них скрывалась тайна, известная только Богу и ей, Мирьям-Либе. Она слепила снежок и запустила в сторону сказочного дворца. Проснулась и каркнула ворона.

Ужинали в тот вечер без отца, без матери и Майера-Йоэла. Азриэл был за столом единственным мужчиной. Шайндл добавляла ему в кашу подливки, подкладывала кусочки мяса. Сестры намекали, что Шайндл беременна. Азриэл сердился: «Не могу я столько есть!» Он рассказывал девушкам о Северном полюсе. Там полгода стоит ночь и холод достигает девяноста градусов. Спирт и ртуть замерзают. Сотни миль покрыты льдом. Исследователи берут с собой спальные мешки. Иногда появляется белый медведь, а на небе мерцает северное сияние. Ципеле слушала, разинув рот. Все он знает, этот Азриэл! Мирьям-Либа сказала: