Вячеслав Репин - Антигония. Роман

Выстроенные в ряд шарики покачивались на мутно-черной поверхности воды. Правый, второй буй был на месте. Левый исчез. И это почему-то вызвало у меня удивление, даже если я знал, что недостающий буй валяется у нас во дворике. Но перемет вовсе не был сбит в кучу. Хэддл что-то напутал.

Я сбросил рюкзак на камни и опять вошел в воду. Было мелко. Но покачивающаяся от мелких волн вода доходила до края сапог. Я постарался осветить воду чуть дальше, чтобы получше разглядеть, в каком состоянии весь перемет, и тут увидел остатки наживки: светлые куски безжизненно белели под слоем воды ― в конце концов, не черной, а прозрачной. С правого конца лески ошметки кальмара даже не были тронуты, хотя крабами здесь кишело, и это тоже показалось неожиданным.

Я сделал еще пару шагов. Леска теперь тянулась всего в полутора метрах от меня. Ведя лучом фонарика вдоль крючков, я стал продвигаться вдоль перемета, стараясь пройти к левому концу. Затем луч фонарика уперся во что-то продолговатое и темное. Глаза различали рядом бесформенный пучок ламинарии. В следующий миг, когда продолговатая тень пришла в движение, я едва не задохнулся от волнения. На крючке что-то сидело!

Пытаясь взять себя в руки, стараясь не допустить впопыхах какого-нибудь промаха, я сделал еще один шаг вперед, чтобы немного приблизиться и разглядеть, что за рыба была на крючке.

Тень в воде медленно поводила оттопыренными плавниками. На крючке сидел лаврак, без всякого сомнения, причем килограмма в три, не меньше.

Насколько прочно он держался на крючке, на глаз определить было трудно. Но риск, что лаврак может сорваться, был очевиден, у этой рыбы хрупкая губа, да и предположить было невозможно, сколько времени попавшийся сибасс уже просидел на крючке. Что если целый день?

Я достал из кармана нож, разложил лезвие, осторожно пригнулся к воде, так низко, что ощутил грудью ее ледяное, обжигающее прикосновение, и нанес резкий удар ― в конце концов, по воде, ― но лезвие всё же воткнулось в упругую массу. В следующий миг схватив рыбину за жабры, я приподнял ее голову из воды и, раня руку о крючок, застрявший где-то под жабрами, потащил лаврака к берегу вместе со всей снастью…

― Тебе пасхальный подарок! ― бросил я заготовленную реплику, застав Хэддла в гостиной, и с видом интригана показал на улицу.

Он поднялся. Мы вышли. Я открыл рюкзак и вывалил содержимое к его ногам. Хэддл присел на корточки, с брезгливым видом разглядывал серебристую рыбину, сантиметров в шестьдесят, даже потыкал в нее указательным пальцем, точно не веря своим глазам, после чего с изумлением вымолвил:

— Где ты его взял?

— В море.

— Не вплавь же гонялся за ним?

— Нет, не вплавь.

— На эту крысоловку с крючками поймал, что ли?.. Не верю!

Оставив его наедине со своим недоумением, я пошел принять горячий душ и сменить одежду, мокрую по самый ворот. И когда через четверть часа я вернулся во двор, Хэддл сидел всё там же, под навесом, в свете качающегося от ветра фонаря. Лаврак, как какой-то экспонат, лежал перед ним на расстеленном полотенце.

— Будто с картины… этого чокнутого, ― сказал он, обернувшись на мои шаги. ― Не понимаю, как он мог удержаться на крючке. Губа почти прорвана…

Я немо пристроился в шезлонге и вместе с ним любовался трофеем. Некоторое время мы сидели, будто в рот воды набрав, переполняемые разыгрывавшимися в воображении картинами проваленной рыбалки.

— Я входил в воду, по пояс. Ближе не смог. Могло накрыть волной, ― произнес он. ― А слева был виден сбившийся пучок лески.

— Водоросли… со спутавшимися крючками. Леска была целая. Урок убийственный, ничего не скажешь, ― позлорадствовал я. ― Как будто сам Бог тебе его преподнес. Рыба, Пасха… Не много ли совпадений?

Он пространно мотнул головой.

— Закон природы. Против него не попишешь… Человек, слишком сосредоточенный на себе, редко может довести начатое до конца, ― добавил я. ― Как всё компактно в мире. Как всё плотно подогнано. Яблоку негде упасть. Развернуться негде. И независимо от того, зло ты совершаешь или уже очухался, ударился в благодеяния. Результат всегда будет размытым. Удар всегда будет тупым, ватным…

Я изложил, хотя и нескладно, именно то, о чем думал дорогой, пока брел из бухты домой. Сказав главное, я сразу почувствовал, как на сердце у меня отлегло.

— Ты прав, регулятор существует. Не будь его, всё бы давно развалилось, ― подхватил Хэддл, но таким тоном, будто речь шла о чем-то абстрактном, не имеющем отношения к тому, что произошло. ― Сложить эгоизм рода людского в одно целое, и мир бы не выдержал. Зло разнесло бы его в пух и прах.