Эмма Клайн - Девочки

На берегу никого не было. Потом над водой раздалось искаженное эхо. Я увидела их, обоих, — они плескались в волнах, вода пенилась у их ног. Митч бултыхался в своем белом наряде, будто в мокрой простыне. Сюзанна — в платье, которое она звала “платьем Братца Кролика”. Сердце у меня так и подпрыгнуло, мне хотелось к ним присоединиться. Но что-то меня удерживало. Я стояла на ступеньках, спускавшихся к песку, и вдыхала запах размягченной морем древесины. Знала ли я о том, что случится? Я увидела, как Сюзанна скинула платье, выпутавшись из него пьяными, неуклюжими движениями, и тут Митч навалился на нее. Опустил голову, облизнул ее голую грудь. Оба они с трудом держались на ногах. Смотреть дальше было как-то неправильно. Я развернулась и пошла к дому — пьяная, потерянная.

Я сделала музыку потише. Закрыла дверцу холодильника, который Сюзанна оставила нараспашку. Обглоданный скелетик курицы. Курица по-гавайски, как уточнил Митч, от одного вида меня слегка затошнило. От слишком уж розового мяса так и веяло холодом. И вот так будет всегда, думала я, я всегда буду тем человеком, который закроет холодильник. Человеком, который будет, словно призрак, смотреть с веранды, как Сюзанна позволяет Митчу делать с ней все, что угодно. Где-то в животе у меня заметалась ревность. Какое-то странное подтачивание — стоило мне представить, как он запускает в нее пальцы, какой соленый у нее от воды вкус. И еще — растерянность, как быстро все переменилось и я снова оказалась никому не нужной.

Химическое удовольствие потихоньку выветривалось у меня из головы, поэтому теперь я чувствовала только его отсутствие. Спать не хотелось, но сидеть на диване и ждать их не хотелось тоже. Я нашла незапертую спальню — судя по виду, гостевую: в шкафу не висела одежда, простыни на кровати слегка смяты. От них пахло чужим телом, на тумбочке лежала одна золотая сережка. Я вспомнила свой дом, это ощущение, когда спишь под собственным одеялом, — и вдруг мне резко захотелось переночевать у Конни. Лежать с ней “валетом” — как мы с ней всегда традиционно укладывались — на простынях с рисунком из пухлых, мультяшных радуг.

Я лежала так, прислушиваясь к Сюзанне с Митчем в соседней комнате. Как будто я была каким-нибудь дружком Сюзанны, здоровяком с бычьей шеей, — во мне бурлил тот же праведный гнев. Злилась я не на Сюзанну, не только на нее — во мне полыхала такая яростная ненависть к Митчу, что я не могла уснуть. Мне хотелось, чтобы он узнал, как она смеялась над ним и насколько жалким я его считаю. Каким же бессильным был мой гнев — лавиной, которой некуда сойти, — и до чего это все было мне знакомо: чувства давились во мне крошечными несформировавшимися зародышами — злобные, колючие.

Потом я пойму, что, скорее всего, именно в этой комнате спали Линда с сыном. Хотя, конечно, там были и другие спальни, другие варианты. Когда случится убийство, Линда уже будет бывшей подружкой Митча, но они останутся друзьями, всего за неделю до этого Митч подарит Кристоферу на день рождения огромного плюшевого жирафа. Линда жила у Митча только потому, что ее съемная квартира в Сансете заросла плесенью, — она хотела погостить всего два дня. Потом они с Кристофером планировали перебраться в Вудсайд, к новому приятелю Линды, который владел сетью рыбных ресторанов.

После убийств я видела этого мужика в каком-то ток-шоу: он сидел весь красный, тер глаза платком. Помню, я тогда еще подумала, сделал ли он маникюр. Он рассказал ведущему, что собирался делать Линде предложение. Хотя кто там знает, правда ли это.

Часа в три ночи кто-то постучал в дверь. Сюзанна ввалилась в комнату безо всякого приглашения. Она была голая, на меня пахнуло густым запахом моря и сигаретного дыма.

— Привет, — сказала она, стаскивая с меня одеяло. Я дремала, убаюканная монотонностью темного потолка, и она — ворвавшись в комнату в облаке этого запаха — показалась мне существом из снов. Она заползла в кровать, и простыни тотчас стали сырыми. Я подумала, что она пришла за мной. Чтобы быть со мной — чтобы таким образом извиниться. Но эта мысль быстро исчезла, когда я заметила ее нервозность, ее укуренный, остекленелый взгляд и поняла, что это все — ради него.

— Идем, — сказала Сюзанна и рассмеялась. В странном голубоватом свете ее лицо казалось совсем другим. — Будет красиво, — сказала она, — сама увидишь. Он очень нежный.

Как будто это все, на что можно было надеяться. Я села, подтянула к себе одеяло.

— Митч мерзкий, — сказала я.