Майкл Корда - Богатство

Невероятно, но все это она нашла в Артуре Баннермэне, хотя весь мир, если бы их связь обнаружилась, возможно, никогда бы не понял этого. Она догадывалась, что в ней бы увидели просто любовницу богача на сорок лет ее старше, и сделали бы естественный вывод, что между ними не было ничего, к р о м е секса, и в самой меркантильной его форме, хотя в действительности они больше всего напоминали старую супружескую чету. Или отца и дочь – но она мгновенно отгоняла эту мысль, когда та приходила ей на ум.

Постепенно она внесла некоторую степень нормальности в его жизнь. Они ходили гулять, разглядывали витрины, иногда даже останавливались что-то купить, как обычные люди. Порой ей даже удавалось вывести его в кино. Она занялась его питанием, не педалируя это, и приглядывала за количеством выпитого им виски. Он стал выглядеть моложе, стройнее, счастливей, и она была довольна переменой.

Проблему будущего она решила, просто перестав думать о нем.

Однажды вечером, в марте, она пришла на квартиру. Он ждал ее, как всегда – чувство пунктуальности было развито у него так остро, что он всегда приходил первым.

Он стоял у камина без пиджака, что позволял себе редко – даже, когда они проводили вечер вдвоем, на нем был костюм и галстук, и она удивилась, не случилось ли чего. Его лицо слегка покраснело, словно он занимался каким-то физическим трудом, но на это, подумала она, было не похоже.

Она подошла и ласково поцеловала его. Одной из лучших черт в нем было то, что он никогда не воспринимал ее, как нечто само собой разумеющееся – каждый раз он смотрел на нее, словно впервые.

– Чем ты занят? – спросила она.

Он виновато улыбнулся.

– Я хотел тебе кое-что показать. Сам сто лет его не видел. Пришлось забрать из кладовой и притащить сюда.

Она оглядела гостиную, но, казалось, ничего не изменилось – конечно, ничего, что потребовало бы от Артура двигать тяжести. Она чувствовала его возбуждение, и в то же время испытывала некую неловкость, как бывало с ней прежде, увы, слишком часто.

Ей хотелось бы попросить не переутомлять ее, или сказать, что ее беспокоит цвет его лица, спросить, когда он последний раз показывался врачу и что сказал врач, или предположить, что человеку шестидесяти четырех лет не стоит краснеть или тяжело дышать, потому что он сам двигал картину или скульптуру, но она знала, что Артур воспринимает подобные разговоры, как посягательство на его личное достоинство, и в определенном смысле будет прав.

– За следующей дверью, – сказал он. – Идем. – Взяв ее за руку, он проводил ее в кабинет, одну из тех бессмысленных комнат, оформленных дизайнером исключительно ради того, чтобы глава предприятия мог сидеть за столом и подписывать официальные документы, не подходящую ни для каких иных узнаваемых целей. Мебель казалась слишком большой, слишком дорогой, и слишком неудобной для нормального пользования. Посреди комнаты стоял крупный предмет, покрытый пыльным чехлом. Для произведения искусства он вряд ли был подходящей формы, но с Артуром никогда нельзя быть уверенной – его страсть к модернизму была полна энтузиазма и не подлежала критике, чем более гротескным был объект, тем сильнее привлекал он к себе интерес.

Он рывком стащил чехол, открыв архитектурную модель странного, приземистого здания без окон. Оно было определенно "модернистским", но не в обычном стиле гладкой стеклянной коробки. В некоторых аспектах оно напоминало египетский храм или вавилонский зиккурат [27]с террасами, висячими садами, резными каменными стелами и диковинными балконами. Она ни в коей мере не претендовала на знание архитектуры, но не требовалось понять, что это было бы одно из самых замечательных и противоречивых зданий в мире, если бы когда-либо было построено.

– Ну, что ты думаешь? – спросил Артур с гордостью отца, демонстрирующего свое дитя.

– Изумительно. – Она надеялась, что подобрала правильное слово.

Она явно попала в точку.

– Правда? – прогремел он. – Разве в сравнении с ним проклятый Гуггенхеймовский центр не выглядит глупо? Фрэнк Ллойд Райт был очень хорош в свое время, но Гуггенхеймовский центр – это доказательство его маразма.

– Это музей?

– Конечно, Алекса. Не просто музей. М о й музей! Я просто забыл, как выглядит эта проклятая штука. Пришлось убрать модель в кладовую, когда Роберт пытался устроить переворот. Она стала – он поискал нужное определение, – яблоком раздора. Я собирался потратить кучу миллионов, способную истощить богатство Баннермэнов, на какую-то чепуху… Мне пришлось бороться за свою жизнь, поэтому я и забросил музей. И жалею, теперь, когда глянул на него снова.