Святослав Иванов - Подозрительные предметы

По его расчетам, чтобы полностью употребить в пищу её тело, ему понадобится полгода. Зато он был уверен, что через полгода после «таинственного исчезновения» его жены он станет совершенно иным человеком – крепким, здоровым, молодым. Он как бы станет двумя людьми сразу – и сквозь него будет говорить с миром и его жена, они в полном смысле станут одним целым. Это ли не настоящая любовь?

На кухне её не было. Он с удивлением вышел обратно в коридор и крикнул:

– Милая, где ты?

– Я здесь, в гостиной, – раздался крик со стороны гостиной.

Он боязливо, на носках, прошёл в комнату. Она сидела во главе длинного стола с вилкой и ножом в руках, хотя перед ней не было не то что еды – даже пустой тарелки. Она строго смотрела на него, будто чего-то ждала – будто он в чём-то провинился и сейчас же должен это исправить.

– Дорогая, что-то случилось?

– Раздевайся.

– Э-э-э, я как-то не собирался… Надо сначала поужинать.

– Раздевайся и ложись на стол.

– Дорогая, я не уверен, что стол для этого подходит… Что случилось?

– Просто захотела попробовать что-то из каннибальской кухни. Нашла у тебя рецепты. Говорят, очень даже ничего.

– И… и, собственно, что?

– У тебя хорошее мясо. Немного, но хорошее.

Его охватил холод. Прекословить жене не имело абсолютно никакого смысла.

С осознанием непредсказуемости и вместе с тем неотвратимости фатума, он принялся выпутываться из своего толстого шерстяного свитера.

Вроде бы он был счастлив.

ГРОБИК

Настало печальное утро: хоронили Н. П. Мы с Димой тихонько стояли в стороне, но к нам всё равно подходили люди, и надо было приносить им соболезнования, а им надо было отвечать нам взаимностью, хотя кто мы здесь такие?

Как реагировать на смерть человека, мягко говоря, неблизкого? Неплохо знакомого, но настолько неблизкого, что ещё задумываешься над вопросом, как реагировать. Н. П. преподавал у меня в университете, читал какие-то лекции, потом, после проваленного мною экзамена на пересдаче мы разговорились и он стал научным руководителем моего дипломного проекта. С защиты прошёл год, и вот Дима позвонил мне и сказал, что Н. П. не стало.

На мне аккуратные узорчатые ботинки, узкие тёмно-серые брюки, бордовая рубашка, чёрный пиджак. Как-никак траур. Где-то в полумраке прихожей затерялось строгое пальто, в котором, если застегнуться на все пуговицы, я похож на католического священника. Странная же будет картина, когда я в таком одеянии буду нести гроб.

Дима позвонил в понедельник днём. Я спал, замученный ночным зависанием в интернете за поисками работы.

– Я не разбудил? – поинтересовался Дима, услышав мой глухой голос.

– Нет-нет, ничего.

– Про Н. П. слышал?

Я прислушался к себе. Нет, ничего про Н. П. не слышно. Тут же сразу всё понял: зачем ещё мне станет звонить одногруппник, с которым я не виделся месяцами?

– Он умер вчера.

– Жаль. Сколько ему было?

– 74 всего-то. Ты знаешь, что это значит?

– Что?

– Мы должны быть на похоронах.

Я сначала не помнил, но Дима освежил мои воспоминания.

Мы с Димой были двумя единственными в группе студентами, которые не сдали простой экзамен, который он принимал. Уже не помню, почему. Пересдавать тоже пришли вместе. Он сидел за столом, грузно возвышаясь. Вместо того, чтобы спрашивать по теме, он заговорил о жизни, и тогда я вдруг почувствовал, что он мне в чём-то очень близок, что он человек, а не седой зверь, желающий отправить меня в армию.

Выяснили, что у нас с ним схожие профессиональные интересы. Пораскинули мозгами о том, каким может быть мой дипломный проект. Дима, отвечавший после меня, в основном обменивался с ним анекдотами, но тоже славно пообщался.

Когда тот получил свою заслуженную тройку (я – четвёрку), Н. П. поднялся и грустно побрёл к учебной части. Мы шли за ним. Он причитал, что никто не выучивает всё сразу, и приходится пересдавать – мы были для него чем-то вроде родных детей, не оправдавших надежд, но не настолько, чтобы можно было из-за этого серьёзно расстраиваться. Так, ложка дёгтя – правда окружающий мир едва ли был для него мёдом.

В учебной части, когда сотрудница института заполняла какие-то бланки, где ему нужно было расписаться, он оглянулся на нас и сказал:

– Высокие, хорошие парни. Вот я высоким никогда не был, а хотел, очень хотел. Висел на турнике, – потом подумал и добавил: – Вот что, вы гроб мой понесёте. Для этого высокие люди нужны.

Кто-то бросился отговаривать его от печальных настроений, но он ответил с каким-то непонятным в этой ситуации достоинством: