Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Только задремал – чья-то рука за плечо. Поднял голву и собрался материться – знакомый из родного города.

– Поезд не проспи!

– У меня следующий, – буркнул Коля.

– Да он же один ходит, пошли, – земляк потянул Колю за рукав. – Ты в каком вагоне?

– Я не помню, а ты?

– В седьмом. Вот бы ты тоже в седьмом!

Вышли на платформу. Зябко, бля.

– Ты знаешь, мне не до разговоров особо, очень устал.

– Да ладно, что ж ты, Колян! Сто лет не виделись, земеля.

– Слушай, у меня, по-моему, этот вагон – Коля подскочил к проводнице и умоляюще вперился в неё взглядом, сам не зная, о чём просит.

– Ваш билет?

– Какой это, значит, вагон? Двенадцатый? Ну, земляк, жди гостей!

– Жду, – кивнул Коля и начал показательно рыться в краманах сумки. Рылся, пока земеля не скрылся из виду.

Настроение было поганое. Коля расхотел ночевать на вокзале и побрёл куда-то по задворкам. Вышел на незнакомый мост через замёрзшую Яузу. За спиной ходили поздние трамваи.

Неподалёку от Коли стоял, облокотившись на перила, худощавый мужичок, одетый не по погоде: широкие, явно великоватые ему брюки и просторная рубашка на шнуровке – всё какого-то грязно-белого цвета. Он лузгал семечки и сплевывал шелуху в реку.

Коля терпеть не мог всех этих уличных знакомств, но его неумолимо тянуло к этому человеку, и он подошёл поближе. Мужичок был светловолосым и бородатым, и – о боже – босым. Он будто бы не замечал, что Коля подошёл к нему почти вплотную. Тут Коля понял, что тот может его игнорировать, как обычно игнорируют попрошаек, и бросился извиняться.

– Простите, я не бездомный, я просто…

– Да я всё знаю, – спокойно молвил незнакомец. – Смотри, – он кивнул куда-то вниз.

Коля перегнулся через перила и оцепенел. Когда мужичок сплёвывал вниз, шелуха загоралась и исчезала в воздухе, как метеорит.

– Хочешь попробовать?

Коля взял горсть семечек – и попробовал. Действительно, выплюнутая им шелуха до земли не долетала, сгорая. Но удивляло Колю уже не это, а то, что от семечек очень быстро наступило насыщение, будто бы он употребил полноценный ужин. Более того, ему стало тепло, словно на улице нет никакого мороза.

– Николай.

– Василий, – протянул руку незнакомец. – Ты обо мне, может быть, что-то слышал. Меня ещё Блаженным кличут.

Вскоре после смерти Василий из Елохово был командирован обратно в Москву, чтобы в нужные моменты уравновешивать добром творящиеся на земле русской злодеяния.

Опричнина часто хватала его и лишала жизни, что вскоре превратилось в рутину и сделало его даже более решительным. Он возвращался в город с новыми силами и после неудачной попытки побега с каторги, и после удавления замоскворецкими лихими людьми, и после лубянских пыток, и после бандитской перестрелки в Солнцево.

В свой обычный день он отыскивал по улицам города по несколько бездомных-доходяг и совершал над ними своё любимое чудо – приведения в человеческий вид. Его подопечные сбрасывали лохмотья и теряли синюшную опухлость, заново учились мыться, работать и разговаривать на обыденном языке. Через несколько дней они просыпались в непривычно уютных местах и уже как о кошмаре вспоминали нищенский морок, в котором увязали так надолго.

Сложнее было отмывать злодеев. В отличие от пьяниц и бродяг, они пребывали в твёрдой уверенности, что всё делают правильно и даже служат какой-то высокой и благородной цели. Этим приходилось сначала читать лекцию (не верят, но запоминают), потом устраивать какое-то особенно впечатляющее чудо, а потом обращаться к ним с проповедью (не запоминают, но верят).

Некоторых надломить так и не удавалось – и они становились слабоумными, но так хотя бы они приносили меньше боли ближним. Иные очищались как бы наполовину – они оставались злодеями, но время от времени вдруг разражались добрыми делами. Один из таких по совпадению стал главой государства и сделал жизнь людей чуть полегче (однако потом всё равно оказался слабоумным).

В последнее время Василий стал замечать, что слова работают всё хуже и хуже – что лекции, что проповеди. Это вызывало двоякие ощущения: с одной стороны, его не могло не печалить, что его любимый русский язык теряет силу воздействия, с другой – это был хороший вызов его чудотворным навыкам. И он принялся их совершенствовать, порой устраивая целые спектакли: над кем-то он разворачивал северное сияние, кого-то сажал в волшебный троллейбус и вёз к самым звёздам, а для кого-то разыгрывал целое представление с участием гигантского Ильича.