Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Но запах никак не наступал.

– Это всё галлюцинация, – убеждал себя самоубийца. – Я уже почти там. Скоро будет легко. Легко, Бог-птица, легко. Ложечку терпения – и я уже в вечности.

Самоубийца забормотал сам себя и задремал. Через пару минут проснулся, думая, будто бы проспал часы. На пол упали сложенные конвертики из ватмана. Затворка была открыта.

Самоубийца вскочил и снова решительно задвинул её. Комически же, должно быть, выглядел этот поединок! В изнеможении он сел на диван. Вдруг ему показалось, что из кладовой донёсся какой-то шорох. Ну не сейчас! Только не сейчас внеочередное столкновение с внешним миром. Самоубийца встал и решительно двинулся к двери, но на полпути он оцепенел – будто бы у него свело сразу все мышцы. Дверь медленно открылась.

Из-за двери вышел человек с повязкой на глазу – эта повязка была первым, что увидел самоубийца, вернее даже обратил на себя внимание открытый левый глаз человека: он будто бы видел самоубийцу насквозь.

– Садитесь, молодой человек. Нам надо поговорить.

Самоубийца, заговоренный одноглазым, осел на диван. Одноглазый вперился взглядом в печную трубу – и затворка, только что задвинутая, выдвинулась вновь. Мужчина развернул кресло к дивану и, приняв довольный вид, сел на него.

– А у вас тут, можно сказать, уютно. Особенно, когда огонь, – незнакомец улыбнулся.

Это был высокий мужчина лет сорока, волосы каштановые с проседью, аккуратная борода. Был он в осеннем плаще и какой-то простой тёмной рубашке, в джинсах и серых кроссовках. Единственный его глаз смотрел на самоубийцу весело, будто бы внушая ему если не радость, то покой.

– Ну и о чём вы со мной собираетесь разговаривать? – осмелел самоубийца. – Между прочим, это вторжение в жилище. По законодательству некоторых стран, я мог бы уже открыть огонь.

– Это да, здесь я должен перед вами извиниться. Однако мне кажется, что вам нужна моя консультация, и за это вторжение вы меня ещё поблагодарите.

– Да кто вы такой? И что вы сделали с моей печкой? Это ведь вы сделали?

– Обо всём по порядку. Представиться тоже следовало бы, – озадаченно произнёс незнакомец, будто бы действительно смутившись. – Я Óхо .

– Охо? Это фамилия?

– Нет, если угодно, это псевдоним. Не то чтобы я как-то скрывал своё полное имя, просто под именем Охо я беру на себя несколько больше, чем может позволить себе человек, носящий какое-то имя из паспорта. Извините, ещё раз, если я так путано выражаюсь. А вас как зовут?

– Михаил, – буркнул самоубийца. – Какое это имеет значение?

– Теперь, я надеюсь, нам будет комфортнее, – Охо привстал и протянул Михаилу руку. Тот нехотя пожал её, – очень приятно.

– Так зачем вы пришли? – спросил Михаил, которому от этой компании становилось всё более и более неуютно.

– Я увидел, что вы здесь пытались совершить самоубийство. Верно ли это?

– Допустим. Не ваше дело!

– Если подойти к этому вопросу формально, то это действительно не моё дело. Отнять у себя жизнь – неотъемлемое право каждого человека, ограничиваемое лишь религиозными запретами, не имеющими, впрочем, никакого правового статуса.

– Вот именно.

– Однако я, ввиду некоторых обстоятельств моей собственной биографии, осмеливаюсь брать на себя обстоятельство спасать людей, обрекающих себя на гибель. Среди них много убеждённых самоубийц, и в моей практике есть некоторое количество случаев, подкрепляющих мою уверенность в том, что эта моя настойчивость, бесцеремонность, с которой я сюда вломился, не лишена смысла.

– Вы манипулируете мной. Я не могу встать дивана, – сказал Михаил. Фраза получилась смешной, но ему было совсем не смешно.

– Ваша правда. У меня есть некоторые способности, которыми я пользуюсь, уверяю вас, Михаил, весьма сдержанно. Я не стану злоупотреблять ими и ослаблю путы. Вы можете походить по комнате.

Михаил почувствовал, что действительно те невидимые верёвки, которые прикрепляли его к дивану, ослабли. Он встал и потянулся.

– Я использую способность сковывать людей просто для того, чтобы они могли выслушать меня. Но вы вроде бы внимаете мне, так что наверняка сможете поговорить со мной и так, без принуждения.

– Да уж. Зато я теперь знаю, что вы можете крутить мной как хотите.

– Честное слово, я не буду этого делать. Но к делу. Зачем вы хотите убить себя?

– Моё существование лишено высшего смысла, – Михаил говорил обстоятельно, неспешно подбирая слова. – Я наблюдаю окружающих меня людей, которые в лучшем случае думают исключительно о добыче корма и удовольствий, я испытываю омерзение, но, столкнувшись с практикой, я понимаю, что моя жизнь ничем не лучше.