Элена Ферранте - История о пропавшем ребенке [litres]

Я стала чаще ездить в Неаполь, но не рвалась встречаться с родными и друзьями, а родные и друзья не рвались встречаться со мной. Виделась я только с Лилой, и инициатива всегда исходила от меня, а не от нее. Но и с Лилой мне было некомфортно: в последние годы в ней появился жуткий местечковый патриотизм, поэтому я предпочитала одинокие прогулки по виа Караччоло, кварталу Вомеро или виа Трибунали. Весной 2006 года я оказалась на несколько дней заперта в гостиничном номере на корсо Витторио Эмануэле – на улице лило как из ведра – и, коротая время, написала небольшую, страниц на восемьдесят, повесть о жизни квартала и исчезновении Тины. Писала я быстро, ничего не выдумывая. Текст получился сухой и плотный, лишь к концу я дала волю воображению. Осенью 2007 года я опубликовала повесть под названием «Дружба». Она имела огромный успех. Повесть до сих пор хорошо продается и входит в список литературы, рекомендованной школьникам для летнего чтения.

Но я ее ненавижу.

За два года до выхода книги, в тот самый день, когда в сквере нашли труп Джильолы (какая ужасная кончина – умереть от инфаркта в полном одиночестве), Лила взяла с меня обещание никогда не писать о Тине. Но я нарушила данное слово, и сделала это чуть ли не демонстративно. На протяжении нескольких месяцев я верила, что написала лучшую книгу в своей жизни. Ко мне вернулась слава; я уж почти забыла, что такое настоящий литературный успех.

Но в конце 2007 года, перед Рождеством, когда я приехала в книжный магазин «Фелтринелли» на пьяцца Мартири на презентацию «Дружбы», я вдруг поняла, что мне стыдно и страшно. Я боялась, что увижу в зале, прямо в первом ряду, Лилу, и она начнет задавать мне неприятные вопросы. Но вечер прошел как по маслу, публика встретила меня восторженно. Вернувшись в гостиницу, я почувствовала себя увереннее и набрала номер Лилы. Я звонила ей и на домашний телефон, и на мобильный, и снова на домашний. Она не отвечала. С тех пор я больше ни разу ее не слышала.

Я не знаю, как рассказать о ее боли. Порой мне казалось, что случившаяся с ней беда была предначертана ей судьбой и подстерегала ее всю ее жизнь. Ее дочь не могла погибнуть от болезни, или несчастного случая, или от руки убийцы – она могла только бесследно исчезнуть. Лиле некуда было излить эту боль. Не осталось бездыханного тельца, которое еще недавно ходило, бегало, болтало, обнимало ее, а теперь вдруг перестало даже дышать; ей некого было в отчаянье прижать к себе, некого похоронить. Будто часть ее собственного тела, которая еще минуту назад была здесь, вдруг дематериализовалась, лишилась формы, не оставив за собой даже тени. Я ничего не знаю о том, что пережила Лила после исчезновения дочери, и не возьмусь описывать ее муки.

После того страшного дня я прожила в той же квартире еще десять лет и ни разу не видела, чтобы Лила плакала или билась в истерике, хотя мы с ней виделись каждый день. Сутки беспорядочно пробегав в поисках дочери, она вдруг сдалась, словно у нее полностью иссякли силы. Она села у окна на кухне и долго сидела не двигаясь, глядя на железную дорогу и небо – больше оттуда ничего видно не было.

Потом она встала и вернулась к привычной жизни, только утратив последние остатки терпимости. Она разом постарела, а ее и без того вздорный характер окончательно испортился. Она постоянно затевала ссоры и на всех орала: люди от нее шарахались. В первое время она то и дело вспоминала Тину и повторяла ее имя, словно это могло вернуть ей дочку. Потом все изменилось: она запрещала говорить о пропавшем ребенке, а тому, кто смел нарушить запрет, указывала на дверь. Единственное, что она восприняла спокойно, было письмо от Пьетро – вежливое и дружелюбное и не содержавшее ни намека на Тину. Вплоть до 1995 года, когда я уехала, Лила за исключением крайне редких случаев вела себя так, будто ничего не случилось. Однажды Пинучча назвала Тину ангелочком, который смотрит на нас с небес. «Пошла вон!» – сказала ей Лила.

Никто в квартале не верил ни в эффективность полиции, ни в помощь прессы. Тину искали своими силами – мужчины, женщины, даже дети. Родственники и друзья дни и недели напролет прочесывали окрестности. В поисках не участвовал только Нино, который ограничился парой телефонных звонков; впрочем, он и звонил-то с единственной целью – подчеркнуть, что он здесь ни при чем, потому что передал девочку Лине и Энцо. Меня его поведение нисколько не удивило: он принадлежал к числу тех мужчин, которые, недоглядев во время игры за упавшим ребенком, больше всего боятся, что кто-нибудь придет и скажет: «Это ты виноват, что он упал». Больше его ничего не волновало, и мы быстро о нем забыли. Энцо и Лила в основном полагались на Антонио, который в очередной раз отложил отъезд в Германию. Он сделал это из дружбы и, как он, к немалому нашему удивлению, нам объяснил, по приказу Микеле Солары.