Алина Витухновская - Человек с синдромом дна

Русская литература лжет. Ну ежели не вся русская литература, то ее заученные хрестоматийные выводы — точно. Чему там учит страдание? Терпимости, терпению, человеколюбию? В переводе на евразийский — конечно — податливости и рабству. Сакрализатор страдания в литературе — хуже попа, хуже агитпроповца.

А меня страдание не учит (а только мучит и мучит). Опыт — он для дурачков. А мне все заведомо известно. Добытийный, знаете ли, гнозис.

Ну а ежели уровнем пониже, ближе к жизни рассуждать — страдание меня одному выучило — убежденности в верности следованию эгоистическому курсу.

Я и Моя Идея — вот что единственно важно. В первую очередь.

Штирнер двойной, пожалуйста!

Депрессивен так же сам неосоциалистический уклад-дизайн-стиль. Некрасивые и неудобные районы и строения. Нутрь и наружь архитектуры. Там, где годами преодолеваемое Неудобство наконец обращается в Страдание.

Собственно, страдание и есть цель социалистического тоталитарного общества, к тому же не имеющего экономических источников в самом себе. Страдание — валюта всякого тоталитарного конструкта.

Посему будет уместным ввести оборот «сидеть на страдании», аналогичный обороту «сидеть на нефтяной игле».

Нет более обесцененного не за столетия, но за десятилетия понятия, чем понятие — герой. При том — верно обесцененного, что редко случается с позитивно-«сакральными» образами. (Верно — следует понимать как правильно, рационально, в духе времени).

Герой — всегда не субъект, но манипулируемый объект. Герой — относительно кого-то. Но не для. Самого себя.

В последнее же время мы видим исключительно — социального манипулируемого героя (пассионария). Печальный, но при этом убедительно-комиксовый пример — некто, отправившийся на войну, к примеру, в Новороссию. Спрос диктует предложение. Спрос диктует жертву. Спрос очевиден. Это агитпроп с метафизической начинкой. Спрос сверху. Это последняя стадия героя — герой-дурак. Где и становится, собственно, очевидна вся его простенькая, манипулятивная сущность.

Ныне с героя спрашивает ряженное в одежды идеологических наперсточников государство.

А когда-то с него, возможно, спрашивал сам несуществующий «бог».

В борьбе с Несуществующим некий античный герой, герой прошлых времен вообще — обретал почти метафизический статус, накачивал, так сказать, метафизические мускулы.

Герой, манипулируемый нынешним государством, мускулы не накачивает, а все чаще хохочет утробным отрубленным мамлеевско-мересьевским смехом.

В глухую русскую пустоту.

Душа — несомненно — понятие из области социо-религиозного принуждения. Каждый человек здесь — душевнообязанный (как военнообязанный, по аналогии).

При том, принуждение к душе — идет не от религиозных маньяков, от вполне светских, добропорядочных граждан, откуда-то у них святая уверенность, что душа — есть атрибут всякого человека. Добрая такая уверенность, благожелательная, что в своей мягкой и утомительной настойчивости — куда страшней злой.

Ёще один липкий, хищный оскал матрицы в теплице добра, где задыхается всякий трезвый разум, всякая необусловленная личность.

Социалистическое, как и неосоциалистическое общество отличает своя особая «иерархия». Сочувствия и помощи здесь удостаивается исключительно общественно-удобоваримая жертва, жертва не представляющая конкуренции и демонстративно несущая свой крест. Как правило, это существо во всех областях бесперспективное, не вызывающее общественной зависти. И напротив — участь тех, что с умом и талантом тем более страшна, чем более ума и таланта.

Всякому плохому и хорошему, всякому с любой стороны исключительному здесь предпочитают вопиюще среднее и чуть ниже среднего. Но не окончательно, не треш вариант, чтобы не садировать общественный нерв, не усугублять тревогу.

Здешнему жителю импонирует не лучший, но социально близкий. То есть, униженный и оскорбленный. Типический. Ну и тот, что «не высовывается». Таким образом осуществляется регрессивный естественный отбор.

Таков уклад, помноженный на трусость и зависть. Можно сказать, что здешнее общество питается из нижайших чувств. Но привычно-умело сакрализует его высшими побуждениями (святынями, скрепами, целями).