Александр Проханов - Среди пуль

В полупустом вагоне метро он вглядывался в лица, угадывая в каждом единомышленника и сторонника. Сорванные с места страшным указом люди стремились к Дому встать на его защиту. Тот плотный, с худыми скулами человек в неловко сидящем костюме, угрюмо и подозрительно вращавший белками, был похож на переодетого офицера и наверняка спешил к своим вооруженным товарищам. Та молодая утомленная женщина, положившая на колени длинные руки, «ткачиха», почему-то подумал Белосельцев, она, очевидно, спешила к своим товарищам из «Трудовой Москвы», размахивающим у белых стен красными флагами. Тот обшарпанный пожилой мужчина в очках, с ветхим, лежащим на коленях портфелем, какой-нибудь обнищавший профессор, возмущенный произволом, видимо, покинул свой кабинет, чтобы провести эту ночь вместе с обиженным и оскорбленным народом.

Белосельцев ожидал, что на «Баррикадной» все они поднимутся и вместе с ним выйдут из вагона, по взгляду, по жесту признавая один в другом соратника и товарища. Но вышел он один. Остальные не шевельнулись, и их унес вагон в подземное жерло. Покинув метро, пробирался по ветреному, сырому скверу, прислушиваясь к звукам, стараясь уловить мегафонные рокоты, гул и клекот толпы. Но было тихо. Только шумел в полуголых вершинах ветер и катились сквозь стволы редкие огни машин.

Он выбежал из сквера на открытое пространство, и там, перед Дворцом, перед его мутными белыми стенами, где ожидались клокочущие толпы, плещущие знамена, мембранный рокот, где виделись ему башни танков и развернутые орудия, там была пустота, черная, зияющая. Будто все пространство перед Дворцом, весь его трехмерный объем были вырезаны и унесены, а вместо них зиял брусок пустоты.

Белосельцев, оказавшись в этом безвоздушном, лишенном материи бруске, задохнулся, будто на голову ему надели целлофановый мешок. Дул ветер, летели брызги дождя, но он задыхался от безвоздушного пространства. В торичеллиевой пустоте распадалась его плоть, сгорали бронхи, и глаза выделяли едкие слезы, будто в них налили кислоту.

Как чуткое животное, он чувствовал случившуюся здесь катастрофу. Исчезновение земной материи. Все толпы, флаги, ораторы, все пришедшие батальоны и танки были превращены в ничто. Унесены с земли вместе с вырезанным бруском. И он сам, оказавшийся в безвоздушном бруске, начинал исчезать, растворяться, терял свое имя, образ, вещественность.

Сквозь ядовитые слезы он стал различать слоистые, перетекавшие над землей тени. Это были слои тумана или дыма, но не материальные, а из тусклого, бестелесного света. Они двигались, сливались, превращались в полупрозрачные шары, лопались, из них струились блеклые волокна.

Он наблюдал их перемещение, блуждание тени и света. Они опадали откуда-то сверху, как холодный дым. Оседали из мглистой бесконечности, имели неземную природу. Это были духи пустоты. Духи обратной половины луны. Духи мертвенно-синих просторов. Духи вселенских могил, в которых погребены трупы исчезнувших цивилизаций. Они слетали на землю, съедая ее вещество.

Белосельцев чувствовал, как ударяются о его лоб, губы, глаза невесомые духи. Бесшумно взрываются, выжигая его плоть, высасывая из него живые соки и силы. Медленно отплывают через Горбатый мостик с лиловыми гранеными фонарями, уступая место другим, унося с собой отпечаток его лица…

Один, без армии, без толпы, без верных товарищей, он был выманен сюда, на этот черный пустырь, где его захватили духи. Они растворяют, распыляют, уничтожают его живые молекулы, превращая в ничто, в сухой черный пепел, рассыпанный по пустырю.

Белосельцев очнулся. Холодный пустырь. Мертвая глыба дворца с редкими горящими окнами. Горбатый мостик, перекинутый через сухую рытвину. И далекий на пустыре красный костер, от которого тянется вялый слоистый дым.

Он приблизился к костру. В красном сыром огне тлели доски расколотого ящика, плавилась вонючая целлулоидная бутылка. Протянув к огню скрюченные черные пальцы, стоял человек. Мохнатый, заросший до бровей клочковатой шерстью, в драных одеждах, он был похож на лесовика, вылезшего из-под коряги, в корешках, опавших листьях, древесных волокнах.

«Человек-еж», – подумал Белосельцев, подходя к костру.

– Твою дочку забрали, расписку отдали!.. Сто рублей даешь, печать на лоб кладешь!.. Вот дочка, а вот сорочка!.. – человек, увидев Белосельцева, обнажил в бороде мелкие блестящие зубы, сверкнул из-под косматых бровей яркими глазками. – А я думал, Волга текет, а он пустой!.. – Кивнул он на Горбатый мостик: – Смехота!