— Не знаю, — признался он Сисили, — не знаю, согласен я с дедушкой или не согласен.
— Христианство не для меня, — решительно произнесла она. — По-моему, восточные религии способны научить нас гораздо большему, тебе так не кажется? Да и вообще, я верю в то, что основу каждой религии составляет, скорее всего, один и тот же Бог. Во что обращает меня эта вера — в пантеистку?
— Пантеист — это человек, который видит Бога во всем. Думаю, как раз дедушка на самом-то деле пантеист и есть. Бедный дедушка. Он сейчас прикован к постели, у него постоянные боли.
Бенжамен встряхнул головой, отгоняя нахлынувшие вдруг мрачные мысли.
— Я знаю только одно, — сказал он, — я очень люблю эти места и чувствую, что они накрепко связаны с… с моим будущим.
Сисили непонимающе взглянула на Бенжамена. Собственно, и сам Бенжамен своих слов не понял.
— Здесь завершится моя история, — медленно выговорил он. Впрочем, и эти слова были ничем не лучше. — Прости, что-то меня на выспренность потянуло.
Сисили склонила голову к плечу и какое-то время обдумывала его последние слова.
— Хотелось бы и мне знать, где завершится моя история. Дома у меня настоящего нет. В Бирмингеме я себя как дома не чувствую, да, если по правде, и нигде. Может, мне с этим в Америке повезет.
— Почему в Америке? — спросил Бенжамен. Она ответила чуть дрогнувшим голосом:
— Потому что я скоро уеду туда. — И, ощутив, как замер сидевший рядом с ней Бенжамен, Сисили обратила на него глаза, полные печали — из-за боли, которую должна была ему причинить. — О, не навсегда, Бен. На несколько месяцев.
— Несколько месяцев!
— Только на время, пока мама будет играть в Нью-Йорке. Театр не бродвейский, так что спектакль может протянуть всего недели две. Я буду ужасно скучать по тебе, Бенжамен. Но когда еще мне удастся попасть в Америку? Мы будем жить на Манхэттене, а уик-энды проводить на Лонг-Айленде…
— А экзамены? Я думал, ты собираешься вернуться в школу.
— Не раньше Рождества. — Она встала, притянула Бенжамена к себе. Тело Сисили плотно прижалось к нему, он ощущал ее частое дыхание, биение ее сердца. — Послушай, Бен, в прошлом я наделала кучу дурацких ошибок с мужчинами. Ты — не ошибка. Ты — первый. Первый, последний и единственный. То, что происходит здесь с нами, это только начало, ты разве не понимаешь? Нас еще ждут впереди сказочные времена, тебя и меня. Сказочные, невероятные времена. Нам так повезло, так сильно, так здорово повезло — мы нашли друг друга. Мы молоды, Бен, так молоды, и мы уже знаем\ Мы самые везучие люди на свете, ты и я! И я от этого отказываться не собираюсь. Ничто на свете не заставит меня отказаться от этого. Что такое несколько месяцев, несколько месяцев разлуки в сравнении с тем, что нас ожидает? Ничто, Бенжамен. Совершенное ничто.
Он отвел с ее лба прядь волос и спросил: «Ты будешь писать мне?» — и Сисили ответила: «Каждый день», и Бенжамен увидел, как в ее глазах отражаются два океана, и она увидела, что его глаза наполняются слезами, но даже сквозь слезы Бенжамен чувствовал, как огромное, божественное блаженство пожирает его, и понимал, что это такое — любить и быть любимым.
Войдя под вечер следующего дня в родительский дом, Бенжамен первым делом увидел на коврике у двери письмо с результатами экзаменов. Вскрыв его, Бенжамен обнаружил, что получил по всем предметам высшие оценки.
Затренькал телефон. Бабушка.
— Ты где пропадал? Мы звонили, звонили.
— Извини, бабушка. Загулял. Как дедушка?
— Получше. Сегодня садиться начал. Посылает тебе привет.
Бенжамен сказал ей об оценках. Приятно, что есть кому о них рассказать. Поговорив с бабушкой, он позвонил Филипу, сказал и ему тоже. Филип справился с экзаменами почти так же хорошо. Осенью он сможет отправиться в Бристоль, никаких проблем.
— А что Стив? — спросил Бенжамен. Филип вздохнул:
— Физику он провалил. Намертво. А по другим предметам — четверки и тройки.
— И что это значит?
— Это значит, что на физический факультет его теперь ни один университет не примет. Придется ему на следующий год сдавать все экзамены заново.
— А Калпеппер?
— Пятерка, четверка и тройка. Однако пятерка по физике, так что он получил, что хотел. Прорвался. (Оба мрачно помолчали.) Дерьмовая штука жизнь, верно?
Выдержав приличную, по его мнению, паузу, Бенжамен сказал:
— Ну ладно, нам-то все же стоило бы это дело отметить. Тебе и мне.
— Да — и Клэр. И Эмили. Ты как насчет сегодня?
Читать дальше