Альфред Кох - Отходняк после ящика водки

Отец был старше мамы на двадцать лет, она его обожала. Он был русский, она – крещеная еврейка. У родителей не было времени заниматься мной. Когда мне исполнилось десять лет, меня отправили в интернат в Англию. Я не знал по-английски, меня обзывали froggy – «лягушатником». И над моей бедной одеждой издевались… Это прекратилось, когда я подошел к самому большому мальчику и дал ему кулаком в нос; после этого меня зауважали.

Это было прекрасное время. В школе, в нежном возрасте, я познакомился с будущей женой. Мне было тогда десять лет, ей – одиннадцать, это случилось в 1955 году. В школе нам выдавали карманные деньги – sixpence, полшиллинга. На них можно было купить или набор цветных пастельных карандашей, 78 цветов, или шоколадку Cadburry Black Magic. И вот я каждую неделю дарил ей то карандаши, то шоколадку… Она брала, молча улыбалась – и шла дальше, не обращая на меня внимания. Но однажды на каникулах она написала мне в Париж письмо. И так далее… Мы поженились в 1964 году. Конечно, я предпочел бы жить в Париже, но когда жена была беременна, мы поехали в Германию, к ней домой, там ей было легче, чем в парижском хаосе, – там и остались. Наши дети выросли в Германии…

– И они немцы.

– Они как немцы, да. Сын живет во Франкфурте, дочь – в Мюнхене. На самом деле хорошо, что судьба занесла меня в Германию: покойная бабушка говорила, что я там хоть научился работать, а то бы черт знает кем стал. Немцы – действительно работящий народ.

– Ник, я слышал, что ты любитель Марка Бернеса. Странно для западного человека!

– Я всегда был тайным поклонником Одессы. С чего это началось? Мой крестный отец, его звали Николай Полторацкий, я его очень любил – родом оттуда. Он жил в Париже, как и мы, но, когда мне было четыре года, вернулся в Одессу: у него мать болела. Там, в Одессе, он преподавал в духовной академии много лет. Когда я приехал туда в первый раз, его уже не было в живых, я увидел только его вдову и дочку… Его любовь к этому городу передалась мне. Я даже издал альбом «Odessa Memories» – это 300 открыток с видами дореволюционной Одессы. Кроме открыток, там есть статьи специалистов по истории города – преподавателей Гарвардского и Калифорнийского университетов. Сейчас Леонард Блаватник хочет издать эту книгу на русском. Он собирает все, что касается еврейской культуры в Одессе, – он ведь рос там.

– Когда ты узнал, что ты еврей?

– В 16 лет. Моя старшая сестра мне про это сказала. Я почесал затылок: евреи, евреи… Я читал про евреев в Ветхом Завете, другой информации у меня не было.

Я не задумывался о своей национальной принадлежности. Я не чувствую себя евреем. Я везде и всегда иностранец. В том числе, конечно, и в Израиле, где я не раз бывал.

– Интересно, а что ты в старые времена думал про Советский Союз?

– Это была темная страшная зона, которой я не знал. Для меня это было на уровне мифологии. Интересный факт: помню, в 1953 году, мне было тогда девять лет, отец прыгает по лестнице и кричит: «Наконец-то Сталин сдох!» Был праздник, откупорили шампанское. Мой отец ненавидел коммунистов: он считал, что коммунизм означает гибель культуры. Он умер в 1974 году, так и не побывав в СССР. А вот мать после 1991 года ездила в Россию. Сам я попал в Россию впервые в жизни в 1964 году. Это было здорово!

– А было у тебя чувство, что вот это, типа, твоя родина?

– Нет, не родина точно – я в Париже ведь родился… Но я чувствовал: это что-то близкое… Что-то родное. Я тогда работал в турфирме и привез группу на Всемирный конгресс – по психологии, кажется. Меня поселили в МГУ, в высотке: там были дешевые номера.

– Ну-ка, ну-ка! И какое у тебя было впечатление от той жизни?

– Я помню, что пахнет дешевым бензином и каким-то странным табаком. Я прилетел на самолете Аэрофлота, больше никто в Москву не летал… Был в возбужденном состоянии, ночью не хотел спать, мне хотелось общаться с людьми, я искал собеседников среди студентов. Провести девочек мимо охраны МГУ – это было очень сложно.

– Девочек – в смысле валютных проституток?

– Не, не, я не мог себе такого позволить… Тогда у меня денег вообще не было! Это были русские простые хорошие девочки. Через несколько дней я научился проводить гостей через страшных железных старушек на вахте: надо было нанимать людей, которые отвлекали бабушек и угощали их конфетами. Мы приходили ко мне в номер, разговаривали и слушали «Битлз»: я привез с собой пластинки. Я их раздарил все. Кроме «Битлз», у меня была кассета с записью «Луки Мудищева», на радио «Свобода» был гениальный диктор, который надиктовал текст басом, под музыку Чайковского.