Елена Сазанович - Перевёрнутый мир

И не ошибся. Птицы радостно кричали, здороваясь со мной, деревья низко склонялись в уважительном поклоне, осеннее солнце словно разжало кулак, показав свои пальцы-лучи в знак приветствия, облака с любопытством выглядывали из сосен, пытаясь меня хорошо разглядеть. Я здесь по-прежнему был свой. Я по-прежнему для них оставался родным человеком. Я пожимал еловые лапки, обнимал толстые стволы сосен, махал рукой солнцу и радостно кричал в ответ птицам. Мне никогда так не было хорошо. Я нашел деревце, под которым похоронил Димку. Два сучка-рога смешно торчали вверх, они были усыпаны красными и желтыми листочками.

– Привет, Димка, привет! Ты уже совсем взрослый.

Я разжег костер. Он вспыхнул ярким фейерверком, рассыпая вокруг золотистые искры. Я поднес холодные руки к огню так близко, что пламя обжигало меня. Мне становилось теплее. И вдруг показалось, на миг, что недавнее прошлое – это просто ночной кошмар. Что я никогда не покидал родные места, просто не мог бросить свою родину, у меня не хватило бы на это духу. Моя совесть никогда не позволила бы всех предать. Мне показалось, что так было всегда. Я грею руки у костра, и вот-вот отправлюсь домой, и скрипнет дверь калитки, и Чижик с радостным лаем бросится мне навстречу…

Господи, как мне хотелось домой. Но вернуться, оказывается, гораздо труднее, чем уезжать. Я выстругал себе палку, чтобы легче было ступать на больную ногу, аккуратно погасил костер и вышел на пригорок, прямо к месту, где рос куст сирени. Где-то здесь покоится душа моей костюмерши. Сирень заметно выросла, появилось много новых веток. Сейчас она была совсем голой. Она готовилась к холодам. Я посмотрел вдаль, и мне почудился голос Марианны Кирилловны. Чуть хрипловатый, немного печальный:

– Даничек, вы – лесной бог.

И упоминание моего имени заставило вздрогнуть. Как давно я не слышал, чтобы меня так называли. Даничек. Даник. Мне хотелось ответить, что я давно уже не Даник, и тем более не лесной бог. И не знаю, смогу ли им вновь стать. Во всяком случае, я вернулся, чтобы попробовать. Но я знаю наверняка, что отлично бы сыграл лесного бога в кино.

От этой мысли я вздрогнул. Недавнее прошлое не отпускало меня, оно цеплялось своими острыми когтями за мою душу, разрывая ее на куски. Оно дышало на меня утренним перегаром. Оно лукаво подмигивало и театрально взмахивало лаковой тростью. Я до боли сжал виски. Мне вновь стало плохо.

– Простите меня, – сказал я своей костюмерше.

Хотя не понимал, за что у нее прошу прощения. Ведь это она когда-то рассказывала мне про Большой город, вынося ему суровый приговор. И эти рассказы приговорили к Большому городу. Это любовь ее внучки погубила меня. Я вспомнил Лиду. И вновь попросил прощения у Марианны Кирилловны. Я не смог помочь Лиде. И пусть она меня тысячу раз предала, я чувствовал долг перед своей костюмершей. Лиде сегодня было не лучше моего. Она знала и Даника, и Ростика. И одинаково не смогла нас полюбить. Но способна ли она вообще на любовь? И как я могу ей помочь, моя дорогая костюмерша? Может быть, на этот сложный вопрос ответит твоя щедрая душа, похороненная под этой сиренью…

Я вышел к озеру. Оно было спокойное, тихое, молчаливое, как всегда. Утки по-прежнему ныряли, путаясь в желтых и белых кувшинках. Я бросил им крошки хлеба. Когда-то именно здесь мы встречались с Лидой. Вон под тем мертвым дубом. И я сочинил красивую сказу о парне и девушке, настоящая любовь которых смогла оживить погибшее дерево. И на нем появились молодые листочки. Наша любовь с Лидой была мертва. Если она вообще была.

Я приблизился к дубу. Дерево было по-прежнему сухим, корявым, дряхлым. Я поднял голову вверх. И не поверил своим глазам. На самой верхушке дуба отчетливо виднелись листочки. Не те, которые я когда-то прицепил специально для Лиды. А самые что ни на есть настоящие, живые. Их уже покрыли краски осени, но они по-прежнему весело и легко колыхались на ветру. Не может быть! Или все-таки может? Жизнь научила меня ничему не удивляться. Моя сказка становилась былью. Но эта сказка была не про меня. Под этим дубом родилась другая настоящая любовь. И я сам уже искренне верил в свою выдумку. Я уже искренне верил в настоящую любовь. Мне стало легче. Значит, все на свете возможно. И любовь, и листочки на засохшем дубе, и возвращение лесного бога. Я обязательно вернусь, оставшись здесь навсегда.

И я прямиком, решительно и уверенно, опираясь на палку, направился по лесной тропинке, ведущей прямиком к моему дому. Я уже знал, что иду навстречу своей настоящей судьбе, которую когда-то захотел обмануть. Лесной бог возвращался.