Вадим Голубев - Записки генерала Жихарева. Роман ужасов

— Как быть с Жихаревым? — спросил вдруг Берия. — Засиделся он у нас в исполнителях. Ему бы управление…

— Есть такая должность — чиновник для особых поручений. На Западе есть, у нас при царизме была. Вот и будет Жихарев чиновником для особых поручений: моих и твоих. Официально назначим заместителем начальника управления, а подчиняться он будет мне и тебе. Будет связующим звеном между нами.

— Есть у нас вопрос по Соловецкому лагерю. Мы считаем, что исправительное учреждение сыграло свою роль. Наркомат предлагает перевести заключенных в другие лагеря, согласно их заявкам на рабочую силу. Администрацию и охрану перебросим в другие регионы страны на вакантные должности. На территории лагеря какое-то время будет комендатура для ссыльных, а потом передадим ее какому-нибудь заинтересованному наркомату. Например, наркомату обороны. Пусть создадут там военное училище.

— Почему ты вдруг забеспокоился об этом лагере?

— Бежал оттуда при Ежове один заключенный. Бежал за границу. Ищут его наши разведчики, но пока найти не могут. Опасаемся утечки информации…

— Когда эта информация появится в западной прессе — тогда этот лагерь и ликвидируем. А пока спокойно собери заявки, распредели администрацию по вакансиям. Новых заключенных туда не направляйте. Такое решение примем по этому вопросу.

Вернувшись на Лубянку, Лаврентий собрал своих новых заместителей и начальников управлений. Основные идеи, выдвинутые Сталиным, были доведены до руководства наркомата.

— Арестованы ли родственники Ежова? — спросил Берия у начальника оперативного управления.

— Арестованы все!

— Все ли? А жена Ежова — Евгения Соломоновна?

— С Ежовой неувязочка вышла. Отравилась накануне…

— Дайте шифровки на места, чтобы все родственники Ежова были уничтожены сегодня ночью. Об исполнении доложить завтра к десяти утра. Кто сидит — того к стенке! Кто на свободе — арестовать и к стенке без суда и следствия.

После совещания нарком предложил Пашке поехать в Загородную тюрьму.

— Мне бы, Лаврентий Павлович, поработать с материалами по делу Гулько и других сотрудников наркомата. Завтра суд, а Орлов после Испании в себя приходит. Еще один член суда не назначен. Придется мне помогать Орлову в ведении судебного заседания.

— Спасибо, что напомнил! Завтра к началу суда приедет третий член. А Орлов, действительно, в Архангельском, в санатории коньяком уже неделю лечится. Как бы не пришлось его в скором времени лечить от другой болезни — хронического алкоголизма. Но не беспокойся: в суде он будет трезвым. Ты меня убедил — поработай с материалами!

На следующий день в Лефортовской тюрьме собрался трибунал. Арестованных привезли туда из Загородной тюрьмы, где они содержались до судебного заседания. Выносить приговоры в Лефортово было удобнее — ближе к крематорию. Привели Гулько. За десять минут прокурор зачитал обвинительное заключение.

— Суд удаляется на совещание, — объявил Орлов, с утра мучившийся похмельем.

— А последнее слово? — дернулся Гулько.

— Какое тебе последнее слово? И так хорош будешь!

Зачитали вынесенный самим Сталиным приговор. «Суки!» — попытался бросится на судей Гулько. Но такие выходки были предусмотрены тюремной администрацией. Перед оглашением приговора рядом с подсудимым ставили не двух, а четырех конвоиров, которые пресекали все нежелательные действия осужденного. Гулько скрутили и потащили к выходы.

— В подвал его! Немедленно привести приговор в исполнение! — приказал Орлов. — Давайте следующего!

Ввели бывшего начальника охраны Сталина — Голубева. Он не дал никаких показаний. В деле были только показания свидетелей — таких же бывших сотрудников наркомата, арестованных по делу Гулько.

— Что же такое? Как судить? Нет его собственных признаний вины! Возвращать дело на доследование? Почему не применяли методы физического воздействия? — недоумевал Орлов.

— Методы воздействия применяли, но не в полной мере. Хозяин не велел. Нечего возвращать дело на доследование! Приговор ему определил уже сам товарищ Сталин, — зашептал Пашка на ухо председателю трибунала.

Вновь загнусил прокурор.

— Я не согласен! Это — ложь! — перебил его Голубев.

— Нас это не интересует! Не перебивай прокурора! — прикрикнул на него Орлов.

Вышли на совещания.

— Какие будут предложения? — спросил Орлов.

— Думаю. Что надо дать двадцать лет заключения в лагере, плюс пять лет поражения в правах. Руководство лагерей знает, что не следует уничтожать прибывших с такой формулировкой приговора.