Александра Маринина - Дорога

– Спасибо. Я помню, – насмешливо прошипел Змей. – Но это длинный разговор и к Тамаре отношения не имеет. Мы к нему попозже вернемся. Мне гораздо интереснее про Головина сейчас поговорить. Вот я посмотрю, как там они по телефону пообщались, и мы с тобой деда обсудим. Если успеем, конечно. А то вдруг нашему лебедю знания повезет, он быстро найдет нужный день и скоро вернется.

Оставшись один, Камень вернулся мыслями к Николаю Дмитриевичу. Его тоже задел за живое разговор генерала с Родиславом, потому что Головин невольно затронул одну из самых сложных для Камня философских проблем – правду. Насчет истины у Камня сомнений не было, истина – это святое, и ее нельзя попирать ни при каких условиях. Но вот правда, которая, как известно, далеко не то же самое, что истина, – это совсем другое дело. Правда – категория субъективная, и распространяются ли на нее те же требования, что и на истину, – это еще большой вопрос. Какая правда нужна человеку? Только та, которая в конечном итоге является истиной, или любая? И нужна ли вообще правда, если она не является объективной истиной? Вон Головин про кино говорил, про «Иди и смотри». Камень сам картину, само собой, не видел, но Ворон посмотрел и в деталях пересказал, и Камень очень хорошо помнил свою реакцию: с одной стороны, у него разболелось сердце от такой страшной, чудовищной правды, с другой стороны, ему захотелось взять автомат и идти стрелять во всех тех, кто это допустил, а с третьей – он не был уверен в том, что в этом фильме показали объективную истину. А может быть, это была всего лишь субъективная правда?

Тамара на кухне лепила вареники с картошкой, которые так любил ее муж. Несмотря на самокритичную оценку своих кулинарных способностей, готовила она хорошо, все-таки уроки Анны Серафимовны даром не пропали. Когда раздался звонок телефона, она крикнула:

– Гришенька, возьми трубку, пожалуйста, у меня руки в муке!

Григорий оторвался от кальки, на которой строил сложную выкройку, и подошел к телефону.

– Здравствуйте. Головин беспокоит, – услышал он отрывистый уверенный голос. – Тамару Николаевну позовите.

– Минуточку.

Григорий заглянул на кухню.

– Солдатик, подойди, тебя какой-то большой начальник спрашивает.

С самого начала супружеской жизни Григорий говорил, что его жена – Стойкий Оловянный Солдатик: такая маленькая, худенькая и при этом отважная, стойкая, никогда не отступающая. Настоящий боец. Он так и называл ее – не Киской, не Малышкой, не Пупсиком, а именно Солдатиком.

– Какой начальник? – спокойно спросила Тамара, не прерывая своего занятия.

– Какой-то Головин. Что-то я такого не припоминаю. Из горисполкома, что ли?

– Головин, Головин… – задумчиво повторила Тамара и вдруг всплеснула руками: – Господи, Гриша, это же папа! Это папа! – теперь она уже почти кричала, одновременно судорожно вытирая руки полотенцем. – Что-то с Любаней… Или с детьми… Или с Родькой… Что-то случилось, какая-то беда!

Она сломя голову ринулась к телефону и схватила трубку.

– Папа! Что случилось? – заговорила она, опустив приветствие. – С Любой что-то?

Головин, по-видимому, не был готов к такому началу разговора, и в трубке повисла тишина. Потом послышался его ровный и даже как будто холодноватый голос:

– С Любой все в порядке.

Тамара с облегчением перевела дыхание. Ладонь от волнения так взмокла, что трубка едва не выскользнула из руки.

– А… – начала было она, но отец не дал ничего спросить.

– Я бы хотел видеть тебя на своем юбилее. Тебя и Григория Аркадьевича.

Тамара онемела. Она пыталась найти какие-то слова, но слов в голове было много, и все они метались в хаотичном беспорядке и никак не могли отыскать выход – губы Тамару не слушались.

– Приезжайте, пожалуйста, – продолжал между тем отец, и Тамаре показалось, что голос его стал чуть мягче. Или только показалось? – Я буду вас ждать.

И повесил трубку, не прощаясь.

Тамара долго слушала звенящие прямо в ухо короткие гудки отбоя, потом осторожно отошла от телефона и вдруг почувствовала, что у нее дрожат колени. Ноги не держали ее, и пришлось сесть на корточки, опираясь спиной о стену.

– Солдатик, что случилось? – испуганно спросил Григорий. – С кем-то беда? Кто-то умер?

– Папа пригласил нас с тобой на свой юбилей, – монотонно сообщила Тамара, глядя в пространство.

– То есть он нас простил? – обрадовался Григорий. – Он готов с нами встретиться? Так это же замечательно, Солдатик!