Александра Маринина - Дорога

Он нагнулся, подхватил ее одной рукой под согнутые коленки, другой обнял за плечи, поднял и закружил по комнате.

– Ты помиришься с отцом, ты с ним повидаешься, все наладится, все будет хорошо! И жизнь снова засверкает радужными красками! А я сделаю тебе такой костюм к этой поездке – все ахнут! Да что там все – ты сама ахнешь, хотя у тебя дизайнерская фантазия похлеще моей. Но уж я постараюсь, можешь мне поверить. Солдатик, жизнь прекрасна!

– Ну, дальше я не стал смотреть, боялся, что наша птица-говорун раньше меня вернется. Но вот как-то так примерно, – доложил Змей.

– Хорошо! – всхлипнул Камень. – Меня аж слеза прошибла. Порадовал ты меня, дружище. А как Григорий за Тамару радуется – это ж приятно посмотреть!

– Приятно, – согласился Змей. – И прозвище он ей хорошее придумал, не сопливое. Солдатик! Надо же. Все-таки интересная штука – человеческий язык. Слово, казалось бы, мужское, даже военное, а сколько в нем любви. Давай, пока время есть, о Головине поговорим.

– Давай, – с готовностью отозвался Камень. – Ты насчет правды хочешь мое мнение узнать?

– Насчет правды? – удивился Змей. – А что там с правдой? По-моему, там все ясно и нет темы для обсуждения. Или тебе что-то непонятно?

– Ну как это нет темы для обсуждения? – возмутился Камень. – А вопрос о том, всякая ли правда нужна людям? Это же краеугольный камень всей информационной политики в любом государстве. Да и в искусстве тоже это важно. С истиной-то мне все понятно, истина нужна для правильного принятия решений. А вот правда – она зачем нужна?

– Низачем, – хмыкнул Змей. – Ты же сам понимаешь, что истина – это то, что объективно существует, а правда – это то, что человек на самом деле думает, или то, что ему на самом деле кажется. Правда всегда субъективна, но она при этом искренна, то есть человек не имеет намерения тебя обмануть, ввести в заблуждение, он не лукавит. Но при этом то, что он говорит, может оказаться таким же далеким от истины, как Земля от Венеры. Поэтому опираться на фактическое содержание того, что мы называем правдой, глупо и безответственно. Говорящий может добросовестно заблуждаться. Да, он честен с тобой, он не лжет, но в его словах ни грана истины. Кому нужна такая правда, если вся информация в ней ложная?

– Тебя послушать, так правдивость вообще не нужна.

– Э, мил-друг, вот тут ты ошибаешься, – захихикал Змей. – Правдивость нужна для того, чтобы мы могли оценить искренность собеседника. Знать, что человек тебя не обманывает, не имеет намерения тебя обдурить, не лукавит с тобой, – это же очень важно для построения отношений. Я бы так сказал: правда нужна только как критерий открытости и готовности к честным отношениям. Но содержательная сторона этой правды не нужна никому, потому что она все равно необъективна. Когда маленький мальчик, увидев таксу, говорит, что видит огромную страшную собаку, ты же не считаешь, что он тебе врет, правда? И при этом ты отлично знаешь, что такса – вовсе не огромная собака, то есть информация ложная.

– Не знаю я ничего, – сердито откликнулся Камень. – Я такс этих сроду не видал.

– Ну ты мне на слово поверь. Такса – это такая мелочь, похожа на длинную сардельку на коротких ножках.

– Не знаю, – упрямо повторил Камень. – Сарделек я тоже не видел.

– Ну елки-палки! – расхохотался Змей. – Ты философ или кто? Ты вообще способен к абстрактному мышлению? Видишь, вон гусеница ползет, мысленно приставь к ней лапки от комара. Представил?

– Вроде да, – неуверенно ответил Камень, старательно ворочая глазами, чтобы разглядеть ползущую чуть в стороне зеленую гусеницу.

– А теперь увеличь эту конструкцию в тысячу раз и покрась в черно-коричневый цвет, и получишь таксу. Разве можно такое животное назвать огромным?

– Пожалуй, нет, – согласился Камень. – Мелковато вышло.

– А мальчика разве можно назвать лжецом? Он же искренне считает собаку огромной, он не лукавит и не обманывает. И никому даже в голову не придет оценивать его слова с точки зрения истинности, важно лишь то, что ребенок искренне поделился своими впечатлениями, то есть он готов строить с тобой честные и открытые отношения. Теперь понял, о чем я толкую?

– Да понял я, понял, не тупой. Но меня другое удивляет: почему Головин вдруг начал сомневаться? Он никогда в жизни не разделял истину и правду, вот была там у них газета «Правда», и считалось, что в ней написана только истина, поэтому для многих что истина, что правда – один черт. И для него тоже. Головин всю свою жизнь был уверен в собственной непогрешимости, то есть свои впечатления и суждения считал истинными, хотя они были всего лишь правдивыми, то есть искренними, но не более того. С чего вдруг он засомневался? Откуда этот перелом? Люба-то не зря заволновалась, у нее есть основания беспокоиться.