Д'Арси Найленд - Ширали

- Схожу к старшому, - сказал он, - и попрошусь пока пожить, как ты, в каком-нибудь бараке. Харчей тоже надо бы попросить. У меня тут полно мяса, но оно малость того.

- Послушай-ка, - вдруг надумал Маколи. - Ты когда будешь в конторе, узнай, не едет ли кто в Колли. Если едет, пусть заглянет на почту, может, мне там что лежит.

- Сделаем, приятель, - чирикнул Крапинка. Он задержался у порога. - А что он за человек - Дрейтон? Уигли-то я знаю: гонора хоть отбавляй, но с ним можно иметь дело. А вот Дрейтона не знаю.

- Узнаешь - мамочку родную вспомнишь, - чуть усмехнувшись, сказал Маколи.

- Серебряная шевелюра и золотое сердце? - Крапинка засмеялся. - Понятно. - Он вышел, сунув под мышку пустой мешок из-под сахара.

Вернулся он через час, насвистывая. Маколи только кончил растирать Пострела, как в дверь сунулась его голова. Весело блестя глазами, Крапинка показал Маколи ключ; другой рукой он торжествующе поднял мешок - тот раздобрел, как откормленный кролик. Крапинка направился к кровати.

- А, вот она, малышка!

Маколи, не упоминавший прежде о Постреле, вопросительно взглянул на гостя. Но тот смотрел только на девочку, шутливо нацеливаясь пальцем на кончик ее носа. Впрочем, он тут же объяснил, откуда сведения.

- Я сказал старику Дрейтону, что тебя встретил, а он спрашивает, как здоровье девочки. Я удивился, думаю: о чем это он, может, он меня принял за многодетную мамашу.

Он хихикнул.

- Что он сказал? - нахмурился Маколи.

- Ничего, просто спросил.

Крапинка скорчил девочке рожу. Она смотрела на него неулыбающимися глазами, казавшимися большими, как блюдца, на худом воспаленном лице. Но Крапинка не унимался, он нахлобучил на лоб шляпу и заставлял ее двигаться, шевеля кожей головы. Когда губы девочки тронула беглая улыбка, он хмыкнул от удовольствия.

Маколи, не торопясь, свертывал самокрутку, и предчувствие чего-то неприятного смутно шевельнулось в нем.

- Молодец, не то что мой напарник Хинчи, - одобрил Крапинка Пострела. - Тот зануда как раскиснет, то уж не улыбнется ни за какие коврижки. Вот и нянчишься с ним. «Крапинка, ты где? Ох, что-то ослаб я. Дай мне эту кружку. Помоги мне встать. Хочу это. Хочу то». Только от него и слышишь. Честью клянусь, доконал он меня.

При одном лишь воспоминании на лице Крапинки мелькнуло загнанное выражение. Затем он воскликнул:

- И ведь взрослый же человек, не дитя!

- Что там насчет почты?

- А-а, да. Завтра Дрейтон сам поедет, - сказал он. - Завтра утром.

Маколи заткнул пробкой бутылочку с эвкалиптовым маслом и взял кружку - там еще оставался бульон. Он посмотрел на девочку. Ее глаза слипались. Она перевернулась на бок и уснула, прижимая к себе Губи.

Крапинка вполголоса сказал:

- Плоховато она выглядит, верно?

- Хуже ей не становится, - неожиданно для самого себя вспылил Маколи. Крапинка удивленно поднял брови, но счел за благо промолчать.

Они вышли.

- Вот где я поселюсь, - Крапинка указал на первый ряд бараков. - Крайняя комната с той стороны.

- Не нам чета, - подковырнул его Маколи.

Крапинка сперва не понял. Потом сообразил, как отличается новое здание от старого, где жил Маколи, и засмеялся.

- Достойная, выходит, я персона, - с шутливой важностью согласился он. - Там на кухне эта крошка… заприметил?

Маколи равнодушно глянул в блестящие смородинки его глаз.

- Видел, - коротко ответил он,

- А видел бы ты, как она на меня смотрела, - ухмыльнулся Крапинка. - Я прямо сомлел. Приглашение к танцу - вот как это называется, - он ухмыльнулся еще шире, - если только мне не изменяет память. Ну-ну, подумал я, уж заготовлю я тебе сюрпризик. - Он засмеялся.

- Старый ты козел и больше никто, - сказал Маколи, скрывая за шутливым безразличием досаду.

- Ну-с, я должен переодеться к ужину, милорд, - Крапинка поклонился и отбыл.

Этой ночью Маколи долго не мог уснуть. На рассвете его разбудил кашель Пострела. Щурясь спросонок, он увидел, как, надрываясь от кашля, колотится под одеялом худенькое тельце ребенка. Маколи вскочил и наклонился, вглядываясь: девочка задыхалась, ее лицо судорожно подергивалось, ноздри раздувались. Затем он перевернул ее на бок и приступ прошел; жалобно постанывая и вздрагивая всем телом, она мало-помалу затихла. Он дотронулся до ее пылающего лба. Она дышала со свистом, в груди хрипело.

Запустив руки в волосы, он присел на кровать. Сознание своей беспомощности приводило его в ярость. Чем больше убеждался он в собственном бессилии, тем отчаяннее противился. Он не хотел, он не мог покориться, все в нем восставало против этого.