Д'Арси Найленд - Ширали

На замызганной стойке в дальнем углу надпись мелом:«Фэнг Дэвис стригалил тут в 37-м», а под ней другим почерком:«Сопли распускал, а не стригалил».

Маколи знал Фэнга Дэвиса. Тот вечно на что-нибудь жаловался. Если не на погоду, так на овец. Не на овец, так на харчи, не на харчи, так на жилье. Брюзгливо сморщенная острая мордочка уныло выглядывала из-под шляпы с чудно заломленными на затылке полями, рука прижата к животу, словно ему всегда неможется. Жизнь Фэнга протекала в постоянных муках зависти и несбывшихся ожиданий. Он никогда не был доволен своей выработкой. Настриг бы больше, хныкал он, да как на грех ломило спину, свихнул руку, ноют мозоли.

Маколи вспомнил его и рассмеялся.

Снова выйдя во двор, он начал изучать участок. Все строения на ферме были ладные, опрятные. В двадцати ядрах от столовой находился двухкомнатный домик, где жили сортировщик и приемщик. Сам сарай, где стригли овец, располагался чуть повыше, на пологом склоне. Маколи вошел в помещение и все оглядел - длинную стойку, кладовую для шерсти, пустые корзины, сколоченные из планок столы, пресс Ферье. В пустых вагончиках попахивало аммиаком. На земляном полу пробивалась трава. Скоро ее вытопчут. Все уже готово к работе.

Он спустился по склону. Первый барак был в точности как все обычные бараки. Стены, крыша, все как надо. Три комнаты, расположенные в ряд, наверное, внутри разделены перегородками из рифленого железа. Дом этот построили не так уж давно. Зато второй, как видно, раньше не служил бараком. Похожий на коробку, старенький домишко, где, наверное, когда-то жил межевой объездчик, сейчас разгородили на четыре отдельные комнаты. Маоли обошел вокруг дома, заглядывая в пыльные, затянутые паутиной окна. В комнате, расположенной наискосок от той, где поселился он, все еще стоял старый очаг: прежде там, по-видимому, была столовая, или, скорее, сообразил он, кухня. Кирпичная труба сохранилась в целости, лишь обкрошилась у края.

Маколи вошел в свою комнату. Пострел по-прежнему спала. Ее лицо стало пунцовым. По временам в груди у девочки начинал клокотать кашель, и тогда все ее тельце судорожно вздрагивало, пока ее не отпускало. Маколи бережно приподнял дочку и, поддерживая ее рукой, стал растирать ей спину и грудь эвкалиптовым маслом. Делал он это очень старательно, чтобы масло хорошо впиталось. Девочка стала дышать ровнее и, почти не успев проснуться, снова погрузилась в забытье.

Днем Маколи еще раз отправился на ферму. Стряпуха оказалась толстой бабой с прыщавым лицом и копной рыжих волос, которые, седея, почему-то становились розовыми, а не белыми. Она безучастно выслушала его, продолжая завязывать фартук. Все, что ему нужно, попросил Маколи, это немного кровяного мяса, сколько ей не жалко. Стряпуха молча поплелась куда-то и вернулась с маленьким газетным сверточком. По-прежнему не говоря ни слова; она сунула его Маколи и отвернулась. Из курятника с миской яиц вышла девушка, которую он видел накануне. Он двинулся в ее сторону. Притворяясь, что его не замечает, она осторожно ступала по скользкой грязи. На ней был зеленый плащ с отброшенным на спину капюшоном.

- Эй, послушай, как насчет курятинки на ужин?

- Спросите у мистера Дрейтона, - ответила она, не глядя на него.

Остановившись у калитки, он смотрел, как девушка подходит к ней, отпирает задвижку. Капельки дождя застряли в ее непокрытых черных волосах. На бархатистой гладкой коже они блестели, как росинки пота. Для аборигенки - очень хороша, подумал он.

Маколи распахнул перед ней калитку.

- Люблю курочек, - сказал он.

Она стрельнула в его сторону черными глазищами, задорно, с вызовом. Потом хихикнула и побежала в дом. Он глянул вслед на ее тощие икры - у этих полукровок, даже самых дебелых, всегда ноги как палки.

Вернувшись к себе, Маколи мелко накрошил в котелок мяса и поставил вымачиваться на часок. Тем временем насобирал по штучке то там, то сям порядком дров. В печь вперемешку с поленьями положил небольшие камни, чтобы подольше сохранялось тепло. Потом поставил вариться на медленном огне мясо. Бульон получился крепкий. Его хватило для Пострела и на этот, и на следующий день. Маколи кормил ее с ложечки, а она сидела, опираясь на подушку, и смотрела прямо перед собой тусклыми безразличными глазами.

А на следующий день на него навалилась тоска. Скука смертная, а тут еще девчонка никак не поправится. Хмуро, дождь моросит, кругом мокрятина, от каждой тряпки разит сыростью - осточертело ему все это. Он зарос густой щетиной, глаза стали злыми.