Д'Арси Найленд - Ширали

Жил-был на свете человек. Звали его Маколи, и он нес свой крест. Он попирал Австралию ногами, только делал это на свой лад, единственно доступным ему способом. Башмаки его вздымали пыль ее дорог, а тело нарушало покой ее вод. И черные и красные линии на географических картах не раз пересекались с его путями. Он разводил костер в тысячах мест и спал на берегу рек. Следы его зарастали травой, но, возвратившись, он всегда их отыскивал.

Он был нагружен двойным бременем, одно из них ходячее, в лопоухой соломенной шляпе. Это бремя главным образом и отличало его от всех тех, кто бродил вслед за солнцем по дорогам в поисках куска хлеба. Одних сопровождали собаки. Других - лошади. Третьих - женщины. То есть либо друзья, либо попутчики, более или менее полезные. У Маколи было иначе: с ним шел ребенок и шел по той единственной причине, что Маколи не мог от него избавиться.

Говорят, он увел ребенка из города, когда тому было всего три с половиной года, увел далеко и таскал его то на руках, то под мышкой, то в мешке из-под сахара, который вешал себе на грудь в противовес свэгу на спине. Все это сущая правда. Он носил ребенка и теперь - ведь прошло всего полгода, - но уже гораздо реже, потому что малыш научился ходить, и Маколи, хоть и негодуя, начал приноравливать свои переходы к его возможностям. Порой он входил в город со спящим ребенком на руках. Голова малыша покоилась у него на плече, подпрыгивая в такт шагам: мир для него не существовал. А порой ребенок устало тащился рядом, и разница в росте двух спутников смешила всех.

Куда бы ни шел Маколи, ребенок шагал рядом. Воистину бремя. То, что он нес на спине, и сравниться не могло с этим. То бремя, когда он взваливал его себе на спину и закреплял ремнями на своих крутых плечах, лежало тихо и его не беспокоило. Есть оно не просило. Вторую постель стелить для него не требовалось. И если Маколи опускал его на землю, то оно оставалось на месте. Его не нужно было мыть и причесывать. Застегивать на нем пуговицы. Из-за него никогда не приходилось замедлять шаг.

В тот день Маколи опять пребывал в дурном настроении. В Беллате делать было нечего. Выйдя из лавки, он остановился в тени крыльца и стал свертывать сигарету. Это был самоуверенный человек лет тридцати пяти, могучего телосложения, приземистый и плотный. Лоб его - так рельсы пересекаются шпалами - пересекали глубокие борозды. Широкополая шляпа затеняла его лицо, оберегая от жгучего солнца. У него были огромные руки.

Взвалив свэг на плечо, он сошел с крыльца и, прищурившись, всмотрелся в темный проем лавки.

- Эй ты, пошли, - позвал он таким тоном, каким обычно кличут собаку.

Из лавки не спеша появился ребенок, но, увидев, что Маколи уже двинулся в путь, заторопился и нагнал его.

- Посмотри, что мне дали, папа.

Маколи бросил взгляд на коричневый бумажный фунтик, полный засохших леденцов, утративших вкус и цвет от долгого хранения, а потом на сияющие темно-карие глаза и тугую щеку.

- Хочешь?

- У тебя от них брюхо заболит, - сказал Маколи.

Ребенок плелся следом. С первого взгляда трудно было определить, мальчик это или девочка. Грубые башмаки, синий комбинезон и рубашка цвета хаки, как у мальчика. И походка вроде мальчишеская. Через минуту Маколи уже издали услышал голос:

- Папа, подожди.

Он остановился, вздохнул. Медленно, с досадой обернулся.

Он смотрел, с каким трудом расстегиваются пуговицы, потом ребенок присел на корточки, потом выпрямился, и его медлительность разозлила Маколи.

- Побыстрее, - гаркнул он.

- Папа, уже травка есть.

В голосе звучала радость, и неуместность ее лишь увеличила раздражение.

- Я пошел.

Девочка побежала за ним. Догнав его, она пошла в отбрасываемой им тени, склонив голову, стараясь не упустить тень из-под ног. Потом, устав от усилий, поравнялась с Маколи и сунула свою руку в его. Он осторожно сжал ее ручонку, но сделал это машинально, словно предоставляя ей самой решать, держать его за руку или нет.

- Куда мы идем, папа?

- Никуда.

- А для чего же мы тогда идем?

Он не ответил.

- Если люди идут, значит, они идут куда-то. И мы идем куда-то, да? - Она подергала его за руку, добиваясь ответа. - Да?

- Перестань, ради бога, болтать, - огрызнулся он. - Не видишь, что ли, я думаю. А ты все говоришь и говоришь. Мучение с тобой да и только.

- У тебя голова болит?

- Есть с чего!

- Хочешь, я тебе ее поглажу?

- Ни к чему это, - ворчливо отозвался он. - Перестань только болтать, вот и все, что требуется.