Анатолий Жуков - Голова в облаках

— Форсунки прочистила и перешла на другой рабочий режим, — сказал Витяй с завистью. — Хорошо устроилась!

— Хорошо, — согласился Парфенька и вдруг понял, почему она задыхалась в цистерне, если долго не меняли воду: кислорода для жабров не хватало, а дышать легкими она не имела возможности. Какое тут притворство, когда голову не высунешь. В цистерну же сама полезла не с охоты, а с испугу, от меня пряталась, от других людей.

— Тогда, может, ее и не поливать, батяня? Шкура-то у ней, как у змеи, чего ей сделается.

— Поливать, но реже. Когда не жарко, обойдется.

Парфенька спустился с цистерны на землю и поспешил в управление обрадовать начальство своими новостями. Ведь теперь запросто можно снять большинство пожарных и водовозных машин, оставить только парочку на всякий случай. Балагуров с Межовым сразу возрадуются до небес.

Он легко одолел крутую лестницу, перешагнул высокий порог приемной, но последнего барьера — двойных дверей кабинета Балагурова — не взял: дежурный инструктор из новеньких, увидев босоногого морщинистого старичка в подвернутых до колен штанах, не признал в нем героя и выпроводил опять на лестницу.

— Я же здесь был! — сопротивлялся Парфенька.

— Не знаю, не видел.

— Да как же, когда я на улицу к рыбе отлучался!

— Ничего не знаю. Сейчас здесь серьезное совещание, дедушка, все руководители собрались, ученые из Москвы. Не мешай.

— Как же, милый человек, я помешаю, когда рыбак, а оба рыбных ученых мои знакомцы! Профессор-то Сомов годок мне, ровесник.

— Друг, еще скажешь, — улыбнулся дежурный. — Иди, иди, без тебя обойдемся. — И, вытеснив за порог, захлопнул перед ним дверь приемной. Такой молодой бугай.

Что тут будешь делать — кричать, доказывать? Не такой Парфенька человек, чтобы качать права перед зеленым, как огурец, начальничком. Обойдемся, говорит. Ну и пусть обходятся. А не обойдутся, так сами прибегут как миленькие, и тогда Парфенька еще подумает, спешить им навстречу или погодить.

Он спустился вниз, чтобы не видел Витяй, прошел через задний двор и свернул к заливу. Тут он пожалел молодого дежурного и подумал, что виноват сам: будь он в костюме, как все люди, и в штиблетах, любой дежурный бы пропустил, а так что же, тут не проходной двор.

У ветлы за огородом вдовы Кукурузиной никого не было, но знакомый треножник с холстом и широкий цветной зонтик оказались на месте. Поодаль у кустов лежали штиблеты и пиджак. Никто не позарился, не взял.

Парфенька поглядел на холст и невольно улыбнулся, узнав Ивана Рыжих. Он стоял как живой, в рыбацких броднях и брезентовой робе, отставив одну ногу в сторону, и, подбоченясь, глядел с улыбкой прямо на Парфеньку. И довольный, довольный! Наверно, оттого, что поменялся с Федькой Чертом местами. Ну и пусть так стоит весь век, на жаре, без отдыху.

Парфенька стянул прилипшую к телу рубаху, снял штаны и безбоязненно плюхнулся в воду — хорошо-то как, прохладно! И нырнул за кустами, а потом поплыл резво, как молодой. Возвращаясь к берегу, увидел знакомую фигуру очкастого художника в белом костюме.

— Что же вы, товарищ рыбак, от меня бегаете? — встретил он Парфеньку. — И нельзя столько купаться. Вы же целую четушку выпили!

— Сколько? — Парфенька вылез на берег и запрыгал на одной ноге, выливая из ушей воду.

— Вы что, забыли? А закусывали одной карамелькой. Ужасно! Ужасно! Вы же могли утонуть!

— Мы привычные. — Парфенька отвернулся, скрывая улыбку.

— Поразительно! Вы же совсем трезвый. Только вроде бы уменьшились — это купанье так действует, да?

— А что же еще. Купанье — первое средство отрезвенья.

— Ничего не понимаю. Но мы уже потеряли время. Давайте, пожалуйста, работать.

— А что ж, давайте, постою, — сказал Парфенька, одеваясь.

— Я всегда предполагал, что простые люди благородны и скромны. Сейчас я приготовлю новый холст, и мы сделаем еще один, э-э… набросочек. Вы только не убегайте, потерпите уж, пожалуйста, для общего дела…

На другой день рыбу повезли дальше. То есть не рыбу, какая же рыба, если дышит, как человек, голова почти лошадиная, а глаза красивей, чем у коровы — чудо, безразмерное чудо, как и написал Витяй на боку цистерны, соскоблив прежнее название.

Парфенька ехал вместе с сыном, но не в кабине, а наверху, на самой цистерне, где изобретательный Сеня Хромкин соорудил ему будку чуть больше собачьей, из которой он наблюдал за безразмерным чудом.

— Сидеть тебе тут до окончательности мероприятия антирыбного организма современности, — сказал Сеня. — Неудобное настоящее есть следствие безобразия прошлого легкомыслия и темная причина будущей неизвестной жизни и смерти.