Анатолий Жуков - Голова в облаках

— Спасибо. — Юрьевна пыхнула в его сторону дымом. — Никогда не забуду.

— И вот в самом ответственном месте рассказа, — повествовала Серебрянская, — этот ужасный кот выходит из-за кулис на сцену и нагло садится перед трибуной. В зале, разумеется, улыбки, смешки, кто-то свистнул, и Пушка супруги бывшего военкома не стерпела такого хулиганства…

— Виноват, не Пушка, а Гаубица.

— Ах, господи, какая разница! Я, товарищ Примак…

— Еще раз виноват, но разница большая. Пушка есть артиллерийское орудие с настильной траекторией для ведения огня по открытым вертикальным целям, а также по целям, расположенным на больших расстояниях. Например, стомиллиметровая пушка 1944 года имела снаряд шестнадцать килограммов весом с начальной скоростью девятьсот метров в секунду и с дальностью его полета двадцать одна тысяча метров. То есть батареей таких пушек, установленных, например, в Суходоле, [24] Суходол — соседний райцентр. я мог бы в полчаса превратить Хмелевку в прах. Гаубица же имеет наполовину короче ствол — обычно 15–30 калибров, — переменный заряд и предназначена в основном для навесного огня по закрытым целям. Из Суходола не достанешь. Юрьевна придавила в таредке тлеющий окурок. Было приятно слушать увлеченного своим делом человека, но директриса Серебрянская уже театрально ломала руки в нетерпении, и Митя Соловей опять встал:

— Благодарю вас, товарищ Примак, но мы говорим не о пушках, а о вашей собаке.

— Тогда тем более. Если я назову свою Гаубицу Пушкой, она не откликнется, а уж выполнять приказания тем более не станет.

Тут выскочила с вопросом Ветрова:

— А что такое мортира? — Должно быть, хотела показать, что не чувствует себя виноватой и всем интересуется.

— Мортира есть, — Примак посмотрел на Аньку с уважением, — короткоствольное орудие для разрушения оборонительных сооружений. Название ее происходит от слова «ступа» по-латински. Она действительно похожа на ступу…

— И на Ветрову, — крикнул кто-то со смехом из толпы.

— Точно: Анька — Мортира! [25] Это сравнение вскоре закрепилось за Анькой как прозвище.

— …но от этой ступы не спрячешься и за высокими крепостными стенами, — продолжал Примак, игнорируя недисциплинированные замечания. — У нас в 1939 году была создана 280-миллиметровая мортира, которая стреляла на десять километров, а снаряду ней весил двести сорок шесть килограммов. — Примак услышал одобрительный говор и дополнил: — В Москве есть царь-пушка, отлитая в шестнадцатом веке мастером Андреем Чоховым, некоторые из вас ее, возможно, видели. Эта пушка есть типичная мортира.

— Говорите по существу, не отвлекайтесь.

— Виноват, товарищ председатель, но я человек военный и обязан быть точным. Пушка есть пушка, а гаубица есть гаубица, а не какая-нибудь устаревшая мортира. — И сел, прямой, с развернутыми гвардейскими плечами и красивой просторной грудью.

— И вот его Гаубица, — продолжала Серебрянская, — а она во-от такая барбоска, косматая, как медведь, — с ревом кидается на сцену. Представляете? Нет, это невозможно представить, это ужасно…

— Видели, — сказал Витяй, доставая из кармана сигареты. — Вы шмыгнули под стол, а коту хоть бы что, носится по всей сцене, дразнит глупую Гаубицу, а она аж охрипла от злости.

Обсуждение опять покатилось в сторону: Титков, отхлебнув из фляжки, не признал вину своего Адама и сказал, что лекцию сорвала шатуновская Маруська, такая же полосатая, как Адам, Витяй заступился за Маруську, а майор Примак рассердился на Витяя.

— Граждане, соблюдайте порядок! — воззвал Митя Соловей. — А вы, гражданин Шатунов, прекратите курить в зале.

— Да какой тут зал, скажете тоже. И не я один. Опять же бабы с семечками. Пардон, женщины и девушки.

— Ты нами не заслоняйся. Сравнил табак с семечками: у тебя один вредный дым и угар, а у нас — дух подсолнечный, приятность.

Митя Соловей возмущенно стукнул ладонью по столу, и это подействовало, пререкания утихли.

— Садитесь, гражданка Серебрянская, благодарю вас. Итак, Адаму предъявлены обвинения в том, что он дразнил собак, перебегал улицу перед движущимся транспортом, создавал аварийные ситуации, входил без надобности в Дом культуры и из хулиганских побуждений сорвал там лекцию о героизме.

— Настоящий хунвэйбин, — сказала Юрьевна.

Поднялся, скрипнув ящиком, громоздкий Мытарин, возразил:

— Я против такой квалификации. Хунвэйбин — фигура политическая, это раз; затем иностранная — два; а три — ответчик неграмотный, дацзыбао не вывешивал и орал не «мао», а «мяу». — И сел, даже не улыбнувшись.