Владимир Зарев - Разруха

Настойчиво звякнул входной звонок. Так взорвать ночной покой могла только Катарина — младшую дочь мы назвали этим головокружительным, не типичным для нашей семьи и страны именем. Именно Катарина, а не Екатерина. Я тут же представил себе ее — растрепанную, близорукую и именно поэтому — всевидящую (мы всё не можем собрать деньги на операцию, чтобы укротить ее диоптрии), с размытыми тенями под глазами, превращающими ее лицо в негатив, в полное отрицание. Она не пошла на похороны бабушки, предполагаю, потому что действительно любила ее. Я заранее знал, что так будет, поэтому, наверное, и подкрепил свою силу воли в баре у Иванны. Вероника — наивный человек, утром я хватил и водки, не только пива — в этом своем официальном зимне-летнем костюме, пропахший дезодорантом, который одна мужеподобная феминистка подарила моей женственной супруге. Я не хотел, не мог вынести разговора с Катариной, поэтому и уставился в компьютерное скудоумие.

Если и есть что-то, что никогда меня не разочаровывало, так это Созополь, лето в умопомрачительном Созополе. Одни восторгаются Парижем, другие предпочитают Рим или Венецию, а я обожаю Созополь — свободу его моря и воздуха, которая никогда не переходит в демократию. Тайна моей жизни глубоко встроена в этот город, и, что куда важней, он весь — ожидание. Глумясь над собой, я огромными буквами во весь экран компьютера написал:

Он проснулся весь в поту и увидел в распахнутом окне раскаленные звезды над Витошей. Перевернулся на шуршащих простынях, но снова уснуть не смог. Ему снился Созополь, его древнее сердце — Старый город. Снились узкие улочки, в тени нависших над ними веранд, осевшие от времени деревянные дома с побелевшей на солнце древесиной, впитавшей в себя соль морского ветра. Он явственно ощущал головокружительный аромат водорослей и варенья из инжира, запах вечности, тонкое благоухание плотского продолжения, извергнутой спермы, размножения. И вспоминал Старый город — окруженный со всех сторон синевой моря, разрушающего и возрождающего его, а в дымке тумана — соседний остров с маяком.

Там, в те лета, сегодня казавшиеся ему невозвратимо далекими, выросли обе его дочери, там, казалось, осталась и Мария — женщина, которую он всегда любил, — ее смеющиеся, «говорящие» глаза, взлохмаченная челка, ее очаровательное заикание, придававшее каждому произнесенному ею слову особый смысл, движения ее тела, когда они любили друг друга, — они выражали скорее стеснительность или испуг, нежели страсть. Голова его гудела, все тело пульсировало напряженной болью, просочившейся в кровь обреченностью, которую никакое лекарство не могло устранить. Он потянулся к тумбочке и нащупал ополовиненную бутылку Chivas Regal — последний десяток лет он не пил другого виски. Датчик охранной системы уловил его движение и мигнул зловещим красно-прозрачным глазом.

Система охранной сигнализации его дома в живописном пригороде «Бояна» обошлась в двадцать тысяч долларов, на всех углах массивной каменной ограды красовались камеры слежения, все записывалось в компьютер, установленный в сторожке охранника, и транслировалось на монитор в длинной задней комнате, где его телохранители резались в белот [8] Белот — популярная в Болгарии карточная игра. . Это были коротко стриженные мускулистые парни, одуревшие от скуки и безделья, мечтавшие о чем-то эдаком… Он платил им за готовность решить силой любую проблему, за умение припугнуть, а порой — и избить, за простой, но редкий талант: преданность, преданность лично ему. И вот теперь ему приходилось смириться с истиной, что человек, одаренный только преданностью, предает легче и быстрее всех остальных, потому что не обладает никаким другим достоинством, кроме своей преданности, которую с тем же успехом может предложить и продать следующему хозяину. Точно так же дело обстояло в политике, в бизнесе, в дружбе и в любви. Он давно все это знал, но и представить себе не мог, что испытает это на себе. Надеялся, что, будучи всегда начеку, способен предвидеть и предотвратить любую угрозу, что видит все за пределами зрения и чувствует край пропасти, ту незримую границу, за которой нет ничего, кроме небытия.

Первой сбежала сучка Магдалина — собрала свои цацки и тряпки, для которых ей понадобился целый грузовик, валютные сбережения она, наверное, заранее предусмотрительно припрятала у какой-нибудь подруги. Были времена, когда Боян денег не считал, когда он презирал деньги, водившиеся у него в изобилии, и с удовольствием швырял их на ветер. С собой Магдалина унесла опьяняющий аромат дорогих духов, предательство и красоту дикого животного. Там, в ее межножье, жила дикая кошка, отливающая черным блеском, притворявшаяся дремлющей, но готовая и дать себя приласкать, и разорвать на части.