Чарлз Буковски: Голливуд

— Франсуа Расин, — представил его Джон. — Он снимался у меня и у других режиссеров.

— Причем другие мне платили, — с поклоном отозвался Франсуа. Джон пошел за выпивкой.

— Извините, — сказал Франсуа, — я сейчас освобожусь.

На столе рядом с ним красовалась электрическая рулетка, колесо которой приводилось в движение нажатием кнопки. Рядом лежали стопки фишек и длинный лист бумаги, заполненный цифрами. Еще была доска для записи ставок. Франсуа сделал ставку, нажал кнопку и сказал: «Вот моя леди Вертушка, в которую я влюблен».

Вошел Джон с выпивкой.

— Если Франсуа не играет, он либо тренируется, либо думает об игре. Колесо остановилось, Франсуа сгреб выигрыш.

— Я изучил закономерности вращения колеса, — сказал он, — и куда бы ни упал выигрыш, я всегда угадываю.

— Система замечательная, — вставил Джон. — Жаль, что она не срабатывает в казино.

— Меня переигрывает Смертельное Желание, — объяснил Франсуа.

— Хэнк играет на тотализаторе, — сказала Сара. — Ставит на лошадей. Приезжает на все скачки. Франсуа взглянул на меня с интересом.

— На лошадей, значит! И выигрываете?

— Хочется думать…

— Надо как-нибудь и нам попробовать.

— Обязательно.

Франсуа опять занялся рулеткой, а мы сели рядышком со стаканами в руках.

— Он выигрывает и просаживает сотни тысяч, — сказал Джон. — И вспоминает о том, что он актер, только когда проигрывается в пух.

— Резонно, — заметил я.

— Кстати, — продолжил Джон, — я разговаривал с продюсером Гарольдом Фезантом, и он очень заинтересовался твоим сценарием. Готов войти в дело.

— Гарольд Фезант! — воскликнула Сара. — Я о нем слышала. Он ведь один из тузов в этом бизнесе.

— Правильно, — подтвердил Джон.

— Но ведь никакого сценария еще нет, — напомнил я.

— Чепуха. Он тебя знает. И готов с нами работать.

— Что-то не верится.

— У него нюх, он зря денежки не вложит. Джон опять отправился за новой бутылкой.

— Может, тебе все-таки написать этот сценарий? — шепнула Сара.

— Ты что, забыла, до чего это довело Скотта Фицджеральда?

— Ты же не Фицджеральд.

— Слава Богу, нет. Но тебе известно, что он из-за этих сценариев бросил пить? И это его доконало.

Франсуа по-прежнему торчал у рулетки. Вошел Джон с очередной бутылкой.

— Разопьем еще одну и вперед.

— Лады, — сказал я.

— Эй, Франсуа, ты с нами? — спросил Джон.

— Ах, нет, простите Бога ради, мне тут кое в чем надо разобраться…

Проекционная была очень славненькая. Перед входом разместился бар с длинной стойкой, за которой стоял бармен. Механик уже сидел в будке. Дэнни Сервер отсутствовал.

К стойке приклеились человек семь-восемь. Черт знает кто такие. Я взял водки, а Сара пила что-то то ли малиновое, то ли серое, то ли серо-буро-малиновое. Джон помогал механику заправить фильм. Я заметил, что один парень на табурете с краю нахально на меня пялится. Причем упорно.

— А вы кто такой? — спросил я.

Он помолчал, отхлебнул своего пойла и ответил:

— Я прямо сгораю со стыда, произнося это слово, но… я, видите ли, режиссер.

Так я познакомился со знаменитым немецким режиссером Веннером Зергогом. Он был слегка шизанутый, как говорится, сдвинутый по фазе, и обожал вытворять черт-те что со своей жизнью, да и с чужими тоже.

— Могли бы найти занятие получше, — сказал я. Тут появился Джон.

— Пошли, начинаем.

Мы с Сарой вошли в проекционную. Кое-кто из бара потянулся за нами, в том числе Веннер и его подружка. Мы уселись, и Джон сказал:

— Там в баре сидел Веннер Зергог. На прошлой неделе они с женой устроили перестрелку, целили друг в друга, пока пушки не разрядили, но не попали.

— Надеюсь, в кино он удачливее.

— О да.

Свет погас, и экран заполнил «Зверь смеющийся».

Лидо Мамин был масштабным человеком и в физическом плане, и в плане амбиций, а его страна — маленькой и бедной. Зато с большими странами он играл на обе руки, продавая и перепродавая любой товар — от валюты до оружия. В глубине души ему хотелось ни много ни мало, как править миром. Этот чертов ублюдок обладал потрясающим чувством юмора. Он допер до того, что жизнь гроша ломаного не стоит — если, конечно, речь идет не о его собственной. В его владениях всякого, кому случалось вызвать хоть малейшее подозрение в нелояльности, тут же топили в речке. И в ней плавало столько трупов, что крокодилы обожрались и глядеть в их сторону не хотели.

Лидо Мамин обожал сниматься. Пинчот заснял на пленку, как Мамин перед камерой инструктирует своих людей. Его прихвостни сидели и дрожали, а он задавал вопросы и скалился, обнажая желтые зубы. В редкие минуты, когда Мамин никого не убивал или не приказывал убрать, он трахался. У него было больше дюжины жен, а всех детей он и запомнить не мог.