Горан Петрович - Остров и окрестные рассказы

Спутник молчал. Только очень слышно дышал. Казалось, он весь состоял из чего-то шуршащего...

В одной из рам эркера не хватало стекла. Яков на мгновение оставил старика. Нерешительно просунул голову и посмотрел. Жуть. Как внутри пустого ствола дуба. А вместо белой сердцевины редкие отблески. На дне груда всякой всячины.

Время утекает. Безвозвратно перетекает из одного стеклянного пузыря в другой. Лучше было бы отдыхать. А не карабкаться в темноте по лестнице с убогим стариком, бессмысленно взбираясь по ступенькам, спотыкаясь о грязные коврики, пустые винные бутылки, коробки, пластмассовые ящики, сломанные плиты, просиженные кресла и другое старье, вытащенное на вечную стоянку. Да, в конце концов, куда они идут? Неужели у этого несчастного нет никаких близких?

— Ха-джи-та-на-си-е-вич, — читал он по складам надпись на бронзовой дощечке.

Старик пожал плечами.

— Данило Ал. Видакович, дипломированный и зарегистрированный судебный переводчик? — с трудом разобрал он на следующей двери.

Старик отрицательно покачал головой.

— Маржик?

— Абрамович? Зорка и Светозар?

— Клашня? Служащий?

— Сидор Исидорович?

— Мрсач?

— Шойка?

— С болью и скорбью сообщаем родным и друзьям, что в день... ?

— Траян — Трайче Трайкоски?

— Зечина?

— Йован Форсан? Пенсионер?

— Милин? Дипломированный специалист, инженер-гидростроитель?

— Любисавич, один длинный звонок? Динич, два коротких?

— Острачанин?

— Голубан Чук?

— 187?

— 188?

— Ваван?

— Петрович?

— Хране Томова Ракочевич?

— Вивот Юстина, вдова?

— Опечатано на основании Решения № 73829/1997 следственных органов МВД?

— Бумбарашевич?

— Перушина?

— Грациела Савич-Савич, прима драмы Национального театра?

— Райче?

— 204?

— Т. Кастелац? Пилот?

— «Квадратура», агентство недвижимости, купля, продажа, обмен, посредничество, полная юридическая гарантия?

— Речевич?

— Илич-Узеирбегович-Хорват?

Имена. Фамилии. Род занятий.

Имена. Фамилии.

Имена.

Ничего.

Они присели на пачки старых газет отдохнуть. Насколько это было возможно, он пытался разглядеть его лицо, черту за чертой. Хотя из бровей старика не торчало ни одного «дикого волоска», зрачки его были мутными, словно столетиями неусыпно бдели над бескрайним морем бед и страданий. Да и морщины вокруг влажных глаз, поперек лба, вдоль щек и по краям губ казались прорезанными не старостью, а постоянным выражением боли на его лице. А когда старик поднял правую руку и длинными пальцами медленно провел по волосам, кожа на его кистях оказалась совсем молодой, без пятен, гладкой. Неужели он, Яков, который так долго осторожничал и колебался, теперь с легкостью поверит печальному незнакомцу? И почему у него такие — слишком длинные — рукава? Разве не похожа его рубашка на смирительную? Что это за странный человек? И что ему на самом деле надо?

— Кто ты такой? — почти выкрикнул Яков.

Старик сжался, еще больше сгорбился.

— Ты меня слышишь? Кто ты? Кто? Отвечай! — Яков схватил его за плечи.

— Ближний... Я просто ближний... — то ли повторял потерявшийся, то ли из ночи доносился чей-то плач, чье-то жалобное причитание.

Они двинулись дальше. Табличек с номерами этажей больше не было. Судя по ослабевшему запаху из подвала, они забрались довольно высоко. А может быть, это притупившиеся органы чувств обманывают их, выдают кружение за продвижение вперед.

Ничего не менялось. Пористые двери квартир выглядели одинаковыми. Звуки тоже.

...сопение и посвистывание спящих, бормотание тех, кому снились кошмары...

...глубокие вздохи и шлепанье по полу жертв бессонницы...

...жестокие семейные ссоры...

...остающиеся без ответа телефонные звонки...

...плач проснувшихся мокрых детей...

...отчаянное царапанье когтями и пыхтение запертых, рвущихся из-за дверей собак...

...зубрежка студентов...

...приглушенный клекот телевизоров...

...сто, двести, двести пятьдесят, триста, триста десять, триста двадцать — пересчитывание сбережений, отложенных на худшие времена...

...плеск волн нереально далеких зарубежных радиостанций...

...приукрашенные, цветистые пересказы сплетен...

...судорожные объятия припозднившихся любовников...

...шум сливных бачков...

Надписи и выцарапанные слова на стенах были одинаковыми в своей бессмысленности. А вершина эркера ветвилась ничуть не меньше, чем его основание.

Менялось только что-то в Якове. С каждой новой ступенькой он чувствовал все большую близость к тому, кто был рядом с ним. Он не мог этого объяснить, но ощущал, был почти уверен в том, что без своего согбенного спутника он чувствовал бы себя потерянным.