Горан Петрович - Остров и окрестные рассказы

— Да бросьте вы... — пренебрежительно машет рукой первый.

— Взрослый человек, а говорите такие глупости... — оскорбленно отвечает второй.

После чего оба решают тут же, на месте проверить последнюю характеристику; они отделяются от толпы, уходят в пустую часть коридора, к дверям закрытой лаборатории, снимают часы и меняются ими. Мне и раньше доводилось видеть подобное. Правда, не в таком месте. Обычно в дешевых ресторанчиках подвыпившие посетители соревнуются, чьи часы способны выдержать сильный удар. Но эти двое сейчас в поликлинике. Они пришли сюда потому, что больны. Вот уже один азартно швыряет часы оземь. Второй делает то же самое, но с примесью ненависти. Слышны удары металла о пол. И «Ориент», и «Сеико» выдерживают первое испытание, поэтому схватка продолжается. Кто-то из соперников случайно толкает контейнер с пропитанными кровью засохшими бумажными салфетками и крупными клоками окровавленной ваты. Они и в третий раз с размаха бросают часы об пол, целясь в квадраты из голого бетона на месте оторванного винилового покрытия.

— Премович... Премович здесь есть?.. — неожиданно появляется медсестра, которая вдруг начинает вызывать больных по порядку, соответствующему разложенным с утра медицинским картам.

По-видимому, один из этих двоих как раз Премович. Но он не слышит своей фамилии, а если бы даже и слышал, то вряд ли отказался бы от попытки доказать, что его часы лучше, победить противника, унизить его. Растерянность остальных пациентов использует тощий тип, пришедший последним. Бубня себе под нос, что ему спросить, просто спросить, да нет же, только спросить и все, он протискивается между ожидающими своей очереди и благодаря безразличию медсестры прошмыгивает в кабинет.

Отец тихо говорит мне:

— Пойдем отсюда... Мне что-то нехорошо...

На дворе 1998 год.

Полдень.

Оказалось, что я правильно сделал, когда отнес дверь в подвал. Того, кто проектировал наш новый дом, не особо интересовала функциональность жилых помещений. Поэтому не было таких жильцов, которые, въехав в квартиру, тут же не принялись бы за перепланировку. Мы заново поставили новую стену, еще одну частично снесли. Перевесили одну из дверей, которая мешала пользоваться входом в кладовку, теперь она стала открываться в другую сторону, еще одну дверь сняли и проем полностью зашили. Все это повлекло за собой целый ряд более мелких изменений: потребовалось перенести несколько выключателей, где-то снять, а где-то добавить керамическую плитку, укоротить или удлинить плинтус, проложить в стенах бороздки для новых проводов, заделать их и, наконец, заново покрасить стены. Дверь, оказавшуюся лишней, деть было некуда, пришлось ее вместе с дверной коробкой отнести в подвал...

В те дни, перед началом бомбежек, я вернул на окна давно снятые зеленые жалюзи. Все затемняли окна в своих квартирах, мы тоже решили не выделяться. Всего за десять минут до первой сирены жалюзи выпали из моих рук и свалили горшок с пышным кустиком молодила, которое мы получили в подарок от друзей по случаю новоселья. Горшок упал так неудачно, что растение подломилось под самый корень. Горстка рассыпавшейся земли так и осталась на полу, когда мы отправились в подвал. Там, внизу, в тот же первый вечер я соорудил импровизированную кровать — поставил на пол полки, на них положил дверь, предварительно отвинтив от нее ручку. Все идеально подошло друг к другу. Мы отнесли туда матрац, одеяло, подушки, постельное белье и детские рисунки, лежанка получилась достаточно просторной, во всяком случае для жены и ребенка. Большинство ночей они там и провели. Наш дом стоял недалеко от моста, а над крышей соседнего здания, я только тогда обратил на это внимание, торчала антенна, так называемый линк, и множество другого телевизионного оснащения. Ближе к вечеру я спускался в подвал, оставался там вместе со своими, пока они не заснут, а потом возвращался наверх. Сидел я на сквозняке, потому что все окна, по совету Вулета Журича, набравшегося опыта в Сараево, были открыты на случай близких взрывов. Ночи, необычно теплые для этого времени года, были усыпаны звездами. Окрестности города сначала озарялись светом, потом слышался грохот. У меня не хватало терпения взяться за какое-нибудь более или менее продолжительное чтение, и больше всего времени я проводил, листая словари. Одна-единственная включенная лампа и сполохи на горизонте высвечивали совершенно новые значения слов.