Глория Му - Вернуться по следам

– Нет, мам, – с сожалением сказала я, – джинсы я хотела, только они все большие… Там еще комбинезон есть джинсовый, но он ужасно дорогой, у меня на него денег не хватает.

– Комбинезон? – Мама была явно огорчена. Ей так хотелось, чтобы я наряжалась, а я… Я носила ужасные серые штаны из магазина «Пионер», кеды и олимпийки.

– Ань, а давай купим ей комбинезон? – Отчим приобнял маму за плечи и прижал к себе. – Глядишь, может, втянется и потом еще чего захочет, а? Сперва – джинсы, потом – юбку, так и пойдет. Сколько денег надо, Гло?

– У меня есть рублей сто, надо еще пятьдесят…

– Сто рублей? Ну ты буржуй! – расхохотался отчим.

– Я копила… На одну вещь, – хмуро ответила я. Книги, книги и еще раз книги – вот что было этой «одной вещью». Я тратила на книги почти все, что зарабатывала.

– Так вот что, оставь свои сто рублей себе, а мы с мамой дадим тебе еще сто пятьдесят, на одежду. Родители мы или нет, в конце концов. Как, Аня? Ты не против?

– Спасибо тебе, Степочка, ты такой молодец! – Мама уронила голову отчиму на плечо. – И в самом деле, ходит как оборванка, и деньги эти еще… по колено в говне зарабатывает… Переутомляется… А у тебя, между прочим, родители есть… Ты приди, попроси… Нет… Гордыня сатанинская, вся в отца…

– Мама, не надо. Поссоримся. – Я устало взглянула на маму.

– Ну все, все, – сказал отчим, – мир, девочки. Я сейчас деньги принесу, а вы пока бутербродов сделайте. Эх, нажремся на ночь, – лихо добавил он и вышел.

Был он легкий, веселый человек, иногда ехидный, маму умел успокоить и развеселить, я его не больно-то любила, но очень уважала.

Мама помолчала, вздохнула и стала резать хлеб. Отчим, вернувшись, протянул мне три зелененьких бумажки.

– Вот, держи! И чтобы завтра же нам показалась в обнове!

Живого полтинника я и в руках-то не держала до сих пор. Жили мы совсем неплохо, мама зарабатывала немного, но отчим был хирургом, как и мой отец, а еще преподавал. Да дед – ветеран двух войн, коммунист и все такое, ему платили не только пенсию, а выдавали еще так называемый паек. Паек – это была всякая еда, которую в магазинах не купишь, зеленый горошек там, сгущенка или копченая колбаса.

Но мама, после «нормальной», как она говорила, жизни с моим папой, теперь часто повторяла, что мы нищие, поэтому я никогда ничего у нее не просила – ни денег на мороженое, ни игрушек, ни книг.

– Мама, это ужасно много, я не могу взять, – сказала я и положила деньги на стол.

– Хватит капризничать и марш делать уроки! – нахмурилась мама. – Дядя Степа сделал тебе подарок, а ты его обижаешь. Как только не стыдно, трудно «спасибо» из себя выдавить?

– Спасибо. – Я, опустив глаза, сгребла деньги со стола и, ни на кого не глядя, ушла к себе. Мне было ужасно стыдно.

Все вранье проклятое, вот так всегда, думала я, свернувшись у Ричарда под брюхом, один раз сбрехнешь ерунду какую-нибудь, а оно потом все тянется и тянется. Ну на фига мне эти джинсы? Родителей ограбила, а у них и так денег не завались…

Но слово – не воробей, топором не вырубишь.

«Раз уж так, я куплю еще и эту розовую мерзость, вот что. Пусть мать порадуется», – .уныло подумала я и пошла делать уроки.

Утром я зацепила Ричарда на ремень, и мы помчались в конюшню.

Идти было не так далеко, минут десять по набережной скорым шагом и с полчаса через парк – хорошая такая прогулка.

И конюшня, и крытый манеж были перестроены из старых складов и выглядели, признаться, не лучшим образом – две огромные нелепые каменные жабы, распластавшиеся посреди парка. Зато места хватало, и денники у нас были просторные, не в пример тесным стойлам, как в других школах, и двор широкий, прибранный, и сейчас по этому самому двору к нам с Ричардом неслись с лаем разномастные дворняжки.

Ричард не дрогнул, шерсть на загривке лежала гладко, только подобрался весь и слегка подергивал верхней губой.

Собаки окружили нас, но близко не подходили. Еще бы. Ричард был втрое больше любого из нападавших и выглядел сейчас сапсаном, случайно проснувшимся в курятнике.

Всех собак звали Звонками, их собирал по городу Геша – только кобельков, чтобы стая не разрасталась бесконтрольно. Все их ласкали и кормили, никто ни к чему не принуждал, но псы всегда предупреждали о появлении чужих.

Меня они знали, а вот Ричард вызвал переполох.

Из конюшни выбежал Геша – глянуть, что за шум, и псы немедленно потянулись к нему с ябедой. Я предвкушала, как сейчас буду хвастаться Ричардом, но Геша выглядел каким-то особенно встрепанным сегодня и только спросил, невнимательно огладив Ричарда по ушам: