Глория Му - Вернуться по следам

Когда выросла новая ключица, я вернулась к своим обычным занятиям – конюшня, отбивка денников, тренировки, пробежки, школа, уроки, но теперь были еще прогулка по книжным лавочкам и почти каждое воскресенье – книжный клуб.

Жизнь неслась бешеной каруселью, я была весела и счастлива, как любой карусельный ездок, хотя не имела времени даже выспаться, каждую ночь мне снилась птица, высоко-высоко кружащая в небе, и это всегда был слишком короткий сон.

Что уж говорить о собаке (а речь шла о собаке, просто вы уже забыли).

Я никогда не просила у мамы собаку, собаки остались в моей прошлой жизни, которая канула, сгинула вместе с папой, а в этой им не было места. Буквально не было места, как я думала, ведь для того, чтобы привести собаку домой, нужна не только собака, но и дом.

А дома-то у меня и не было – была крыша над головой, но не убежище, если вы понимаете, о чем я.

Я не считала безопасным место, где жила, и никто из взрослых тоже не мог стать убежищем для меня.

И Геша, и дед, и даже мама были мне всего лишь друзьями, но не покровителями, не защитниками. И то, что никакие настоящие опасности мне не грозили, не имеет значения. У каждого ребенка должно быть убежище – что-то или кто-то, надежный приют, защищающий от всех напастей, реальных или воображаемых, это тоже не важно.

Конечно, какая-то несчастная псина, украденная с лодочной станции, никак и ни от кого не могла меня защитить, но от нее пахло домом, единственным домом, который у меня когда-либо был, а кроме того, собаки как-то по умолчанию считаются защитниками, поэтому я без раздумий приняла этот неожиданный подарок, этот сомнительный «дом», и сделала то, что сделал бы любой вернувшийся домой после долгого отсутствия – из тюрьмы, из странствий или с войны, – я свернулась калачиком у Ричарда под боком и мгновенно уснула – прямо на грязном песке.

Проснулась я через пару часов, но тоже сразу. Меня вытолкнула из сна ужасная, но трезвая мысль: что же я наделала? Беспечно уснула рядом с едва знакомым злобным псом, оставила его без присмотра, и он уж точно удрал и уже растерзал кого-то.

Я открыла глаза и резко села.

Голова Ричарда лежала у меня на коленях (мы спали как инь и ян), пес смотрел на меня ленивым полусонным взглядом, слегка постукивая по песку хвостом.

Солнце закатилось в реку и теперь плавало там, как мячик, оставленный тюленем. К вечеру заметно похолодало.

Надо было возвращаться.

Мы пришли домой почти затемно, и я, покормив собаку, бегом побежала на пустырь, к мальчишкам. Я чуть не забыла про червонец, который они мне проспорили, а это была непростительная оплошность. «Если уж врешь, то ври как следует», – говорил мой папа.

Было немного совестно из-за этих денег, но уж всяко лучше было их взять, чем объявить десятку человек, что их провели как младенцев.

«Ладно, – думала я на бегу, – куплю я эти паршивые джинсы, раз так».

Мальчишки сидели у костра, болтали и с хрустом грызли так называемую печеную картошку (картошка была скорее просто грязной, потому что испеченной она объявлялась, полежав в золе всего несколько минут).

– Привет, – сказала я.

Повисла внезапная тишина, ко мне обернулись все – большие, испуганные глаза, чумазые мордашки, озаряемые отблесками костра.

– А, здорóво, – первым опомнился конечно же Котя. – А где зверюга эта?

– Дома. Завтра на конюшню отведу, – уже привычно ответила я, хотя было понятно, что никто, ничто и никогда не заставит меня расстаться с этой собакой.

– Да ты что? Дома? А мать чего сказала? А где он сидит? А он никого не укусил? – Все разом загалдели, и стало ясно, что и раньше они говорили обо мне.

Я поняла, что так просто не отделаться, присела у костра рядом с совсем маленьким восьмилетним Славочкой и стала отвечать всем по порядку:

– Сидит у меня в комнате, нет, никого не укусил, мать – нормально, она у меня – головастая тетка, зря скандалить не будет…

– Ну ты даешь, – выдохнул наконец Котя, – ну ты ваще… Мы там, на дереве, чуть не обоссались, а ты… Бля, пацаны, кто не видел – тот лопух. – Он обернулся к остальным и стал азартно рассказывать: – Мы, такие, на дереве, фонарь, бля, скрипит, псина эта цепуру рвет, такая – гр-р-р-р-р-р-р… г-р-р-р-р-рр, – он растопырил руки и оскалился, – а эта кнопка к нему, такая, ломится спа-а-акойненько, как танцует… Я тут думаю: ну все, бля, трындец, а эта, такая, подходит к псюре этой – и ниче, пацаны, мамой клянусь. Села псина и заткнулась… Скажи, Веталь? Или вот Славка-малой с нами ходил, скажи, да?