Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр

– На «Стадионе» сносили дома в тот год, когда Раппельшлунд начал строить там звездодром. Это было двадцать лет назад. До этого там тоже сносили дома, но тому уж лет пятьдесят, самое малое.

– Это и было лет пятьдесят назад, – кивнула госпожа Моосгабр.

После минутного молчания полицейские, продолжая глядеть на тарелку и пакет на столе, спросили:

– А что вы делали потом, когда ушли из той семьи?

– Когда ушла из той семьи, я ненадолго вернулась в Феттгольдинг. Мне было лет двадцать пять, отец был еще жив, а мама умерла. Я помогала ему по хозяйству, ходила в лес сажать деревца и еще варила обед детям земледельцев, что целыми днями работали в поле.

– А в Кошачий замок вы в то время уже не наведывались? – спросили они.

– В то время уже нет, – покачала головой госпожа Моосгабр и посмотрела на сало на столе, – была я там раньше два раза, а потом на такую прогулку у меня времени не было. Приходилось ходить за курами, за кроликами, высаживать деревца и обед готовить для крестьянских детей. Там даже выходных дней не было.

– Ну а потом?

– Ну а потом я вышла замуж. Мой муж был возчиком на пивоварне. Ездил на лошадях и развозил бочки.

– Где же вы, мадам, замуж выходили, в Феттгольдинге или где в другом месте, и в какой церкви венчались, помните?

– Не в Феттгольдинге, а здесь, в городе, и не в церкви, я в Бога не верю. Поженили нас в ратуше, что за станцией «Кладбище». Но тогда станции там еще не было, была там только такая маленькая часовня. Ехали мы туда подземкой и назад тоже, в вагоне сидели. А свадьбу справляли в трактире «У золотой кареты» на площади, того трактира там тоже нет, давным-давно его снесли. Вместо него там теперь нынешние многоэтажки.

– Фамилию вы взяли, госпожа Моосгабр, по мужу? – спросили полицейские.

– Фамилию я оставила свою, – покачала головой госпожа Моосгабр, – муж взял мою фамилию. Звали его Моосгабр, Медард Моосгабр. И был он возчиком. В девичестве меня так же звали.

– А муж умер? – спросили полицейские.

– Умер, давно умер, сразу после того, как родилась дочка Набуле. Погиб на войне, на той короткой войне, что была однажды…

– Вы, госпожа Моосгабр, – сказал один полицейский, – на Центральном кладбище ухаживаете за могилами, поливаете, подметаете, стрижете траву. А могилу своего мужа не навещаете?

– Навещаю, – кивнула госпожа Моосгабр спокойно, – но теперь меньше. Муж похоронен не на Центральном кладбище и вообще не в нашем городе. Он родом из Дроздова, там и похоронен. Дроздов под Этлихом, отсюда далеко.

– В Этлих ходит автобус и электричка, – сказали полицейские, – туда меньше часа езды.

– Да, – сказала госпожа Моосгабр, – но я хожу туда пешком. Полдня туда и полдня обратно. Когда я была моложе, ходила туда каждую неделю. Теперь хожу два раза в год. Весной и осенью на Душички*. Скоро вот снова туда пойду.

* Душички – день поминовения усопших (католический праздник – 2 ноября).

В кухне опять воцарилась тишина. Полицейские озирались, обводили взглядом окно, буфет, печь, диван, а потом вдруг спросили:

– А вы знаете точно, что ваш муж похоронен в Дроздове под Этлихом? – И после минутного молчания сказали: – А вам никогда не приходила в голову мысль, что он похоронен где-то в другом месте?

Госпожа Моосгабр в удивлении уставилась на полицейских. И долго молчала. Потом тряхнула головой и сказала:

– Он точно похоронен в Дроздове под Этлихом. Ведь у него там могила. Как может мне прийти в голову мысль, что он похоронен в другом месте?

– Хорошо, – кивнули полицейские чуть помедлив, а потом спросили: – Вы жили здесь, когда ваш муж умер?

– Это уж точно, – кивнула госпожа Моосгабр, – привратница тогда черный флаг на дом вывесила. Но другой, не из тех, что у меня в коридоре в шкафу. Эти у меня новые. Тот, что она вывесила тогда на дом, давно расползся, да и она была тогда совсем молодой.

– А дети родились у вас довольно поздно? – спросили полицейские. – У вас с ними были трудности?

– Были, – кивнула госпожа Моосгабр и посмотрела на пол, в сторону дивана, где лежали несколько экземпляров «Расцвета» и веревка. – Они попали в спецшколу, потом в исправительный дом, потом Набуле была продавщицей, в последнее время в магазине, где продают радио и магнифоны.

– А теперь что она делает?

– Замуж вышла, не знаю. Приходит сюда редко. Копит с Лайбахом на квартиру, хотят купить ее в Алжбетове.'

– А Везр? – спросили полицейские и посмотрели на госпожу Моосгабр.

– Этот из тюрьмы вернулся, был там три месяца.