Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр

– То есть из дворца, – странно улыбнулся он.

– Из кондитерской, – затрясла сумкой госпожа Моосгабр, – из той самой кондитерской «У неба», из той мраморной, ты же сам видел, что я его там покупала.

Мальчик помолчал, слегка улыбаясь, скорее про себя, а потом сказал:

– Но, госпожа, скажите… в замке тоже возят тележки?

– Как это, возят тележки? – сказала госпожа Моосгабр и дернула бант на шее.

– Ну, когда туда приходят гости, к ним подъезжают с тележкой? С едой и питьем, как на перроне «Кладбище».

– Пожалуй, нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – там, наверное, едят сидя. – И госпожа Моосгабр увидела наконец, что блондинчик в зеленом свитерке проглатывает последний кусок. Он проглотил последний кусок пирога и вытер руку о свитерок. Госпожа Моосгабр кивнула и сказала: – Тебе нужны были на зиму пальто и шапка, правда. Тебе и лыжи были нужны…

– Лыжи… – улыбнулся блондинчик в зеленом свитерке, – лыжи. Но не были нужны, а нужны сейчас. Я получу их.

– Получишь, – улыбнулась госпожа Моосгабр, – получишь. – И вдруг остановилась. И мальчик тоже остановился и сказал:

– Получу, мама мне купит. Но я скажу вам о ней одну вещь. Она умеет хорошо говорить и однажды будет говорить речь с балкона. С балкона театра «Тетрабиблос», и вы услышите такое… Но почему мы здесь стоим?

– Почему стоим? – сказала госпожа Моосгабр удивленно. – Потому что ты доел, и я теперь пойду.

И когда мальчик удивленно покачал головой, она сказала:

– Ты же должен идти на перрон «Кладбище» продавать с тележки, сейчас, уж верно, полседьмого. А я сейчас пойду в церковь на вечернюю службу, хотя в Бога я не верю. Если и верю во что-то, так только в судьбу, но этого тебе еще не понять. Мне надо в церковь.

– А почему вы туда идете, если не верите? – засмеялся блондинчик в зеленом свитерке и посмотрел на улицу, поскольку там как раз рядом с тротуаром, чтобы не мешать машинам, медленно ехала телега. – Почему? Вы идете в кафедральный собор святого Квидо Фонтголландского или в какую-нибудь часовню? Идете туда молиться, хотя и не верите? Или может, там… – мальчик загадочно улыбнулся, – вы продаете свечки?

– Нет, не продаю и иду не в собор и не в часовню, – покачала головой госпожа Моосгабр и тоже поглядела на дорогу, по которой медленно рядом с тротуаром ехала телега. – Я всегда хотела продавать, но никогда не продавала. Только однажды продавала, и это было ужасно. – А потом госпожа Моосгабр снова посмотрела на телегу у тротуара, на запряженную в нее лошадь и увидела, что на облучке сидит какой-то дюжий мужик в высоких резиновых сапогах и зеленой блузе, держит в руке кнут с узелками и что-то говорит сам себе. – А теперь ступай, – сказала она мальчику, схватилась за очки, дернула бант на шее и затрясла сумкой, – ступай уж. Ты был добр ко мне, перевел через улицу.

И она снова посмотрела на телегу у тротуара, на лошадь, шла она медленно – на шее хомут, голова опущена, и мужик на облучке говорил ей:

– Ступай, мышь, беги, у меня в кармане белый сахар…

И госпожа Моосгабр еще раз повернулась к блондинчику в зеленом свитерке и сказала:

– Ступай, полседьмого, пускай мать не изводится. Ступай, ты был добр ко мне, перевел через улицу. Ступай на станцию «Кладбище» под землю. – И она, повернувшись в ту сторону, откуда они пришли, зашагала быстро и вскоре нашла улицу, по которой можно было пройти в те печальные места, где она жила.

Госпожа Моосгабр пришла домой.

Прежде всего она зажгла в кухне свет, развязала на шее бант и сняла чепец. Потом сняла перчатки, бусы, подвески и все отнесла куда-то в угол. Потом посмотрела в печь. «Сегодня нога не болела, как в прошлый раз, – подумала она, – сегодня не болела, хотя мне пришлось так ужасно бежать». Она напустила воды в рукомойник, вымыла рот, щеки, брови, потом расчесала старые седые волосы. Но бечевочки, чтобы подвязать концы прядей, из буфета пока не вынула и не переоделась в ночное, потому что сегодня решила повнимательнее проверить мышеловки и заменить в них пересохшее сало. Она сходила в кладовку за тарелкой, на которой лежали нарезанные куски сала, поставила тарелку на стол, потом взяла из буфета пакет с белым порошком – мышиным ядом «Марокан» – и тоже выставила его на стол к тарелке. И уж хотела было собрать все мышеловки в кухне, комнате и коридоре, когда постучали в наружную дверь. «Привратница, – подумала госпожа Моосгабр, – хорошо, что идет. Вот она глаза вытаращит, когда узнает, как я продавала газеты, вот удивится, когда узнает, что со мной приключилось». И она с расчесанными волосами вышла в коридор и открыла дверь. Но это была не привратница, а двое незнакомых мужчин.