Алекс Тарн: Летит, летит ракета...

Километрах в пяти от восточного склона холма лежал город… хотя, какой он, на фиг, город? — лежал городок, маленький городок, из тех, какие называют “городами развития”, тем самым недвусмысленно указывая на их постоянную прискорбную недоразвитость. Ну зачем такому городку имя, скажите на милость? Нет в нем ничего примечательного и никогда не было: ни тебе идеалов, ни тебе Гагарина, ни тебе стрельбища. Вот когда и ежели разовьется во что-нибудь путное, тогда уже поименуем… а пока… пока пусть будет просто “город N.”. N с точкой, да и все тут.

Население города N. условно делилось на две группы. Первая не работала и жила на государственное пособие; вторая же занималась тем, что обслуживала первую, то есть сначала выдавала упомянутые пособия, а затем постепенно забирала их назад без остатка. Когда-то в городке существовала тяжелая по местным меркам промышленность в виде трикотажной фабрики и завода по производству махровых полотенец, но затем и тот, и другая переехали поближе к более ловким и дешевым рукам, а N. остался ни с чем.

К счастью, доброе государство не бросило городок в беде. Взамен сбежавших фабрики и завода — этих предательских бастионов капитализма — оно выстроило в N. замечательный суперсовременный колледж, справедливо рассудив, что недостаток в развитии легче всего ликвидируется посредством серьезного академического образования. Колледж именовался “Упыр” — по имени его основателя и бессменного ректора, профессора Гамлиэля Упыра — и предлагал широкий спектр дисциплин, жизненно необходимых для недоразвитых жителей недоразвитого городка, как то: теория и практика гуманизма, искусство европейского перформанса, прогрессивная журналистика, основы феминизма, кинодокументалистика и современная литература народов Океании.

Профессор Упыр, мировое светило в области криптобарбологии третьего полушария косного мозга, лично следил за составлением учебных программ и уровнем преподавательского состава. Правда, злые языки утверждали, что учреждение колледжа не имеет ничего общего с проблемами развития города N., а заключается, скорее, в развитии академических амбиций самого Упыра и его ближайших последователей. Кое-кто даже многозначительно кивал на не совсем благозвучную для какого-нибудь мохнатого восточно-европейского уха фамилию профессора и на его подозрительно трансильванское происхождение.

Но стоит ли принимать всерьез всякие злые языки и мохнатые уши? Нет, не стоит. И тем не менее, некоторые сомнения возникали даже у самых доброжелательных наблюдателей. Увы, неблагодарные N-ские аборигены, для которых, собственно, и городился весь огород, не спешили поступать в колледж. Они оправдывали свое нежелание, а то и прямой саботаж чересчур завышенными требованиями вступительных экзаменов, нагло выходящих за рамки спортивного приложения центральной газеты — привычного и, что греха таить, единственного чтения горожан. В результате почти все студенты Упыра были приезжими — обстоятельство чрезвычайно важное для нашего рассказа.

Но вернемся на холм, где привольно раскинулись дома и дворы поселка Матарот. Западный его склон смотрел в сторону приморского района, именуемого здесь, как, впрочем, и во всем мире, Полосой. Полосу населяли люди, соответственно называемые полосатиками, полосятами или полостинцами, причем населяли густо, шумно и весело. Подобно жителям города N., полостинцы условно делились на две категории. Первая тоже не работала и жила на пособие — в случае Полосы не государственное, а международное, ооновское. Вторая группа, как и в городе N., обслуживала первую, сначала медленно и со скрипом выдавая, а затем быстро и со вкусом отнимая присылаемое из ООН добро.

Казалось бы, при таком поразительном сходстве образа жизни, N-цы и полостинцы должны были стать друзьями-не-разлей-вода. Но судьба судила иначе — возможно, именно вследствие катастрофической нехватки воды, а может, просто из-за крайней разности характеров. Знаете, беспокойные приморские народы отличаются от сухопутных еще сильнее, чем морская черепаха от пустынной. Море, оно ведь как вокзал: так и норовит раскачать беззащитную душу.

Если жители города N. принимали свое пособие со смирением и похвальной сосредоточенностью на маленьких, но емких радостях жизни, то полосята-полостинцы постоянно скучали. А скучающий человек, известное дело, озабочен прежде всего поиском развлечений. Уж чего только они себе не придумывали! Массовые народные мистерии, площадный театр и площадный юмор, стрельбу в воздух и стрельбу друг в друга, стрельбу одиночными и стрельбу очередями, стрельбу залпом и стрельбу вразнобой, и даже уморительную забаву, практикуемую только на Полосе и оттого именуемую “полосованием”, когда из тела одного из забавников извлекаются внутренности, и счастливые полосята бегут по улицам Полосы, радостно потрясая кровавыми кишками, печенью и прочим полосатым ливером. Кстати, из-за этих веселых бегов полостинцев иногда еще называют беженцами.