Алекс Тарн - Летит, летит ракета...

— Ну что ты меня глазами сверлишь, что? — кричал он, стукая кулаком по столу, отчего батальон подпрыгивал, дружно, словно по команде, как, собственно, и должно происходить на парадах. — Ох, смотри у меня, Лея, допрыгаешься…

Лея молча моргала и пожимала плечами: в отличие от стаканчиков, она ничуть даже не прыгала и оттого не могла допрыгаться в принципе.

— Вот возьму себе молодую, как русский профессор, — продолжал угрожать пекарь. — А тебя… а тебя…

— Зачем тебе молодая, Моше? — насмешливо кричала от стойки Мали, хозяйка бара. — Небось, забыл давно, что с ними делают, с молодыми…

— Ничего, ничего… — отвечал Моше, многозначительно кивая в пространство. — Вспомним. Такое не забывается.

— Да и не такая уж она и молодая, — вступала Лея. — Издали конечно, а если сблизи зайти…

Хозяин “Гоа” Давид Хен, муж Мали, отбрасывал в сторону полотенце и возмущенно фыркал, рассматривая на свет протертый до сухого блеска бокал.

— И не надоело вам? Сколько можно? Стыдно ведь… — и, помолчав, добавлял. — Она его вдвое младше, не меньше. Вдвое. А уж горяча… Поверьте моему глазу. Ами, скажи. Ты туда часто ходишь. Как она, профессорша, горяча?

Ами краснел, что, конечно же, вызывало немедленный взрыв всеобщего хохота. Ну и ладно. Взрыв, так взрыв. Что им тут — привыкать к взрывам-то? Одним больше, одним меньше, невелика беда.

Калитка серебряковского дома была распахнута настежь. Ами миновал двор, постучал в приоткрытую входную дверь и, не дождавшись ответа, въехал в пустую гостиную.

— Альександер Владимирович! — крикнул он, торжественно расставляя ударения на предпоследние слоги, отчего имя в целом прозвучало, как на представлении баскетболистов перед матчем. — Есть кто дома? Ау! Господин профессор!

— Минутку! — послышалось из-за раскрытой двери на террасу. — Я сейчас! — и в гостиную, завязывая на ходу поясок крайне легкомысленного халатика, вошла, или, скорее даже, впорхнула госпожа Элена, она же Леночка, она же жена профессора Серебрякова.

Ами смущенно потупился. Вырез леночкиного халата отличался одновременно чрезмерными щедростью, открытостью и разнообразием.

— Ах, Ами, извините! — воскликнула Леночка, спохватываясь и прихватывая в кулачок лацканы, но при этом промахиваясь ровно на один лацкан, в результате чего вырез, вместо того, чтобы сократить обзор, напротив, увеличил его еще больше. — Я не совсем одета… загорала, знаете ли. Говорят, зимний загар здесь самый лучший. Говорят, летом солнце активное, сразу обжигает. Вот прямо сразу — раз и готово. И рак. Говорят, тут у солнца жуткий рак. Александр говорит, что солнце тут сразу ставит раком. Ха-ха-ха… Вам не понять, но по-русски это звучит немного неприлично. Ха-ха-ха… А сейчас солнце не вредное, а наоборот. Вот я и ловлю, знаете ли. Без всего. То есть совсем. Так приятно… та-ак прия-я-тно…

Английских слов Леночка знала немного, да и расставляла их большей частью неправильно, зато делала это уверенно и с поразительной скоростью. Она длинно потянулась, и халат послушно подтвердил упомянутое “совсем без всего”. Ами сглотнул. По понятным причинам ему давно не приходилось видеть такого. Больше трех лет, если точнее. “А ну, успокойся, — скомандовал он себе. — Ты кто? Ты инвалид. Кочерыжка безногая”.

— Мне бы Альександера Владимировича, госпожа Элена, — Ами кашлянул, чтобы устранить из голоса предательскую хрипоту. — Он дома?

Леночка подбоченилась. Ей явно нравилось Амино смущение, и она не намеревалась заканчивать только-только начавшуюся игру. Не так часто удается почувствовать себя женщиной в этой проклятой глуши. И не просто женщиной, а желанной женщиной. И не просто желанной, а настолько желанной. Она чуть повела плечами и тут же отметила зеркальное отражение этого движения в Аминых глазах. Бедный парень, эк его распирает…

— Уехал Альександер Владимирович, — сказала она, утрируя смешное Амино произношение. — В Упыр уехал, до вечера. А вас, Ами, я дано уже просила не называть меня “госпожа Элена”. Я Леночка. Ну-ка, скажите: “Ле-нач-ка…” Ну?

Леночка наклонилась к Ами и затеребила его губы пальцем с длинным наманикюренным ногтем.

— Ну? Повторяйте за мной. Ле…

— Ле… — повторил Ами, зачарованно глядя на голые груди, подрагивающие в вырезе халата.

— Нач…

— Натч…

Он с трудом удерживался от того, чтобы схватить ее. Ну, схватит, а потом? Что он будет делать потом, без ног?

— Да не “натч”, а “нач”! Язык не поднимайте! — она легонько раздвинула пальцем Амины губы и прижала книзу язык. — Ну?