Алекс Тарн - Квазимодо

Джип пограничной службы стоял на выезде из квартала. Белобрысый Эди, развалясь на капоте, лениво перебрасывался фразами с тремя сидящими в машине солдатами. Все четверо ели мороженое.

«Эй, ты! — крикнул Эди, когда Мишка проходил мимо, толкая перед собой коляску и ведя на поводке Квазимодо. — Стой, тебе говорят!»

Мишка остановился. «Ну что, Михал Саныч, — подумал он. — Доигрались?»

«Ну наконец-то, — подумал Квазимодо, усаживаясь рядом с коляской. — Врага отдают солдатам, как и положено.»

Зияд, парализованный страхом, не подумал ничего, а только вцепился в подлокотники и вознес молитву Всевышнему.

«Куда ты его везешь? — крикнул Эди и аккуратно слизнул с руки соскользнувшую туда каплю мороженого. — Кладбище в другой стороне.»

Мишка заставил себя улыбнуться.

«Так мы ж не на кладбище, — ответил он в тон пограничнику. — Мы на свалку.»

«А ну отставить! — сказал молоденький офицер из джипа. — Не стыдно вам — человек инвалид, а вы…»

«Ничего, — махнул рукой Мишка. — Он все равно ничего не слышит. Слепо-глухо-немой, как миклухо-маклай.»

Эди заржал, подавившись и брызнув мороженым на ветровое стекло: «Как миклухо-маклай… во дает!..»

«Эди, жеребец! — завопил шофер. — Я час назад машину помыл! Очищай, гад!»

«До свидания, дети, — сказал Мишка, трогаясь дальше. — Не налегайте слишком на мороженое. От него ангина случается.»

Зияд перевел дух, только когда они выехали на улицу Яффо. Он расслабил намотанный вокруг головы кусок простыни и позвал: «Миша!»

— «Чего тебе?»

— «Здорово ты с ними разговаривал, — сказал Зияд с искренним восхищением. — А что такое миклухо-маклай?»

«Ну-у-у… — протянул Мишка. — Это… как бы тебе объяснить… это такой набор палочек для ковыряния в носу… у некоторых мусульманских народов Гренландии.»

«Ага, — серьезно кивнул Зияд. — Надо бы запомнить. Как миклухо-маклай…»

Улица Яффо, рабочая и непритязательная, как мул, неторопливо несла их на северо-восток, взбрыкивая раздолбанным асфальтом перекрестков. Час пик, когда автомобильное стадо продвигается здесь одним равномерным, медленным гуртом, уже сменился на рваную суету предполуденного времени, с неожиданными заторами, визгливыми протестами клаксонов, отчаянными спорами из-за стоянки, руганью шоферюг, криками лоточников, скрежетом лифтов и пыхтением компрессоров из настежь распахнутых ворот механических мастерских.

Квазимодо шел, держась возможно ближе к мишкиной ноге. Он чувствовал себя неуверенно в этом неимоверном месиве незнакомых звуков и запахов. Незнакомый — значит опасный, пока не доказано другое. Бойся чужого! Эта непререкаемая истина, данная инстинктом, была многократно подтверждена всем его жизненным опытом. Чужой, как правило, враг. Он может представляться другом — из хитрости или даже оттого, что сам верит в свое дружелюбие. Но это ничего не меняет. В конечном счете, чужой приходит, чтобы отнять у тебя твой дом, твою еду, твоих друзей, твою жизнь. А потому его следует гнать, и чем скорее, тем лучше. Правда, иногда прогнать чужака не удается, и тогда либо он становится своим, либо — что чаще — делает чужим тебя. Все просто и понятно. Но это у собак, а у людей, как всегда, накручено столько разных непонятностей, что лучше в них не влезать. Выполняй, что говорят и не умничай… наше дело лохматое.

Квазимодо шарахнулся от патрульного «форда», неожиданно взвывшего сиреной над самым его ухом и рванувшего с места в карьер назад и вбок — в сторону блошиного рынка. Уф… пес отряхнулся, как делал всегда в моменты растерянности, будто стараясь стряхнуть с себя это неприятное состояние. Страшно тут, что и говорить… Он даже слегка подскулил, но хозяин, почувствовав его волнение, наклонился и погладил по загривку ласковой и уверенной рукою. Стало и в самом деле как-то поспокойнее. Квазимодо благодарно лизнул целебную мишкину ладонь. Все-таки хозяин лучше знает, что к чему, это точно. И уж если он тащит с собою этого чужого… и не просто чужого, а самого что ни на есть врага, уж если он даже не сдал его солдатам, а наоборот, помогает ему и заботится о нем, то, видимо, есть на то какая-то важная, хоть и совершенно непонятная причина. Вот так. А наше дело — лохматое.

Свернули налево, в улицу Герцля. Мишка специально выбирал дорогу пооживленнее — в пестром мельтешении тель-авивских магистралей их странная тройка привлекала меньше внимания. Прошли сквозь строй бесчисленных мебельных магазинов и примкнувших к ним ломовых телег на резиновом ходу, мимо обвешанных ремнями фур и фургонов. Продрались через веселую перебранку таксистов и густопсовое сопение грузчиков, через хамское «куда прешь?» и равнодушное «поберегись!», через автомобильную аварию на углу Лилиенблюм и неожиданную атаку невесть откуда налетевших местных шавок — атаку, которую Квазимодо отразил со свойственными ему достоинством и тактом, отшвырнув первую собачонку небрежным движением плеча и отпугнув прочих негромким, но внушительным рыком. Конечно, будь он на своей территории, шавкам бы точно не поздоровилось… но здесь пес был, как ни крути, чужим, со всеми вытекающими последствиями. Время от времени он, правда, кропил тот или иной угловой столб, но делал это чисто для проформы, как моряк, бросающий бутылку с запиской в неизвестных морских широтах, зажатых в тоскливых тисках чужого и неприветливого горизонта. Кто прочтет?.. и когда?.. и зачем?.. и прочтет ли вообще?