Алекс Тарн - Квазимодо

«Ну что, — говорил он, закуривая «Марлборо» и презрительно сплевывая. — Все еще сидите в дерьме? Навоз, как его ни меси, не станет карамелью.»

Что же делать, Марван, подскажи? «Думай сам, — смеялся Марван. — Когда нет лошади, седлают собаку!»

Вечерами, расстилая на крыше свое одеяло, Зияд завороженно всматривался в запад, туда, где рядом с черным провалом моря сияли бесчисленные огни огромного города, туда, где есть столько маленьких серебряных монет, что людям даже лень нагибаться за ними, туда, где, по рассказам Марвана, можно купить себе женщину — не насовсем, а на время и трахать ее хоть всю ночь, и за это не убьют, потому что она ничья.

Так он оказался в овощной лавке Амнона, на тель-авивском рынке. Тогда еще войны не было, никаких облав и блокпостов, полиция смотрела на таких, как Зияд, сквозь пальцы — работай себе сколько хочешь, главное, не делай проблем. А он и не делал. Ремесло, слава Аллаху, привычное, торговое ремесло. Подешевле купить, подороже продать. Здесь недовесить, там недодать. Еврея обмануть легче легкого. Глупый народ, доверчивый. Иной раз обман замечают, а все равно молчат… неудобно им вроде становится… фраера, одним словом. Амнон, хозяин, уж на что тертый калач, а туда же. Я, говорит, тебе верю, Зияд, потому как сразу видно, что работник ты хороший и человек честный. Ну не дурак ли? Отец говорил: «Доверять людям — все равно что доверять воде в решете.» Вот так-то.

Пошла у Зияда жизнь легкая, красивая. Раненько утром, еще затемно, едет вместе с хозяином на оптовый базар, в центр города. Там красиво, шумно. Грузовиков сотни, отовсюду; шоферюги кричат, ругаются, честят друг друга так, что в ушах звенит. Торг идет веселый, быстрый, все всех знают; по рукам ударили и сели кофе пить, пряный, сладкий. А над городом уже заря трепыхается… пора, значит, на рынок, к прилавку.

Раз-два, все разложили, хороший товар — лицом, поближе к покупателю, лежалый — с тылу, поближе к себе… вот и готово дело… а ну подходи, кило-за-шекель! Теперь главное — кричать погромче да руками шевелить побыстрее… раз-два, раз-два… это — туда, это — сюда… глянь, — вот и день кончается, эй, Зиядка!.. сворачивай басту! Это мы быстро, хозяин, это мы — чик-чак… убрал, подмел, запер… все! Довольный Амнон пересчитывает выручку, садится в свой «Мерс» и — домой, к семье. А Зияду и здесь хорошо, в овощном сарайчике, что позади лавки лепится. Матрац есть — прилечь, одеяло — укрыться, кран со шлангом — умыться… что еще надо человеку?

А на часах всего шесть, а в кармане заныканные деньги звенят… звенят? — какое там! — шуршат! А вокруг — грех, веселый, блестящий, в точности, как Марван рассказывал. Тут тебе и игорные дома, и биллиардные, и собачьи драки, и петушиные бои, тут тебе и запретное пиво, и травка привычная, и таблетки хитрые, а то и порошок… А уж про срамное и говорить нечего — вот уж чего навалом! Хошь — в кино иди, хошь — в пип-шоу, хошь — на стриптиз, хошь — купи себе на Алленби шлюху на все про все — она тебе и кино покажет, и стриптиз сделает, и все, чего прикажешь. А не сделает — по шее сучке, чтоб знала, кто тут хозяин! Марван говорил: бей женщину, даже если не знаешь, за что, — она знает. Правильно говорил. Одно утаил — как это приятно. Как это сладко — быть господином, когда тебя боятся, когда зад тебе лижут и нахваливают… хоть на час, хоть на полчаса, а какое удовольствие! — ни с чем не сравнится!

Домой он теперь возвращался не часто, но когда возвращался, то выглядел не хуже Марвана — гордый, богатый, красиво одетый. Ну и с подарками, конечно, как положено: возвращаясь домой, привези хоть камешек. Отец глядел осуждающе, качал головой: деньги хороший слуга, но плохой хозяин… когда за ум возьмешься, Зияд? А он уже взялся — прикапливал помаленьку, не все же транжирить? Если начать раздавать воду из моря, то даже в море воды не останется. Надо думать о будущем, о доме, о жене. Хоть и сладко было в Тель-Авиве, но ни на минуту не забывал Зияд — все это чужое, враждебное, обреченное. Насчет последнего он, ежедневно видя еврейскую глупость, не сомневался нисколько. Как еще такие дураки до сих пор выжили? Не иначе — Америка помогает.

За семь лет накопил он немалые деньги, так что, когда начался весь этот балаган, когда пошла стрельба и взрывы в автобусах, когда армия закрыла дороги, а полиция принялась вытурять незаконных арабов из пределов зеленой черты, когда весь прежний уклад обрушился окончательно и безвозвратно, тогда-то, слава Аллаху, нашлось у него с чем вернуться в родную деревню. Глоток воды на родной земле лучше чашки меда на чужбине. Только вот и тут все изменилось. Прав оказался отец: ушел из дому — потерял уважение. В деревне царили теперь новые порядки, новая власть, новые господа. Из Рамаллы приезжали на новеньких джипах важные пузатые начальники в беретах и униформе, иногда заворачивали на сверкающих «BMW» еще более важные и еще более пузатые боссы в дорогих итальянских костюмах, протягивали два расслабленных пальца — то ли для рукопожатия, то ли для поцелуя. Деревенские на всякий случай целовали, что не отвергалось, а наоборот, благосклонно приветствовалось.