Хосе Сомоза: Дама номер 13

Было заметно, как напряжено ее тело. Казалось, она высчитывает точный момент для нападения. Бальестерос, выглянув из-за ствола дерева, судорожно сжимал в руках ружье, но полностью утратил представление о том, что ему следует делать, и с недоверием разглядывал группу неподвижных фигур.

Почти музыкой зазвучал хор из двенадцати голосов, поднявшись дуновением ветра:

Сага поместила фигурку в воздухе перед глазами, где та и осталась висеть, словно на невидимом гвозде. Пока дамы поднимались и вновь собирались, на этот раз вокруг фигурки, образуя широкий круг и взявшись за руки, тянулась пауза.

– Сейчас они будут читать филактерию задом наперед, чтобы ее Активировать, – прошептала Ракель.

Круг тоже строился не как попало: соблюдалась строгая иерархия группы, начиная с девочки Бакуларии и заканчивая Сагой. Каждая дама в свою очередь присоединялась к этому хороводу, берясь за руку уже вставшей в круг и протягивая свою для следующей. Все происходило с мерным совершенством, – так поэт последними штрихами доводит до уровня шедевра уже законченное произведение. При движении они не производили никаких звуков, – это были тела женщин, но казались они ангелами. И даже их нагота не вызывала в Рульфо никаких чувств, лишь слова.

– Когда вступаешь ты? – шепнул Рульфо Ракели, пока выстраивался этот круг.

– Сейчас. Как только все встанут в круг, но до того, как начнут читать стихи. Это как раз тот момент, когда им можно будет причинить наибольший урон…

Она вдыхала и выдыхала, открывая и закрывая рот, поводила плечами, облизывала губы. Пот блестел на ее лбу и щеках, но не было похоже, что ею владеет страх. «Она сделает это. Она попытается. И если ее ждет провал, то мы уже ничем не сможем помочь».

И он вновь обвел взглядом поляну. Стрикс и Акелос, номер десять и номер одиннадцать, уже встали в круг. Не хватало только Саги. Он видел, как она, улыбаясь, сделала пару шагов с другой стороны от этой цепочки тел, протянула тонкие руки и сплела свои пальцы с пальцами Акелос и Бакуларии.

«Готово. Полный круг».

И в этот момент поднялась Ракель.

Она хорошо понимала, что нельзя тянуть время. Доступ открыл ей туннель, а в конце его – яблочко, в которое нужно целиться. Она сосредоточилась на хрупком теле Саги и произнесла свое оружие – Viento y agua – аллитерация завибрировала в воздухе – Muelen pan – смертельная точка в конце – Viento y agua – прибавила она еще силы. Дротик строфы слетел с ее губ и, пылающий, стремительный, понесся, словно исполненный любовной страсти взор.

Но за миг до того, как она метнула это оружие, Ракель поняла, что что-то пошло не так, что все плохо.

Дамы не шевельнулись, они не отреагировали.

«Они этого ждали. Это ловушка».

И тогда она почувствовала, как спина ее покрывается корочкой льда. Она почти что увидела, как строка Дамасо Алонсо, которую она так долго, с таким трудом оттачивала и шлифовала, теряет силу и беспомощно, даже не достигнув поляны, взрывается, оставив после себя в воздухе только певучее эхо, напоминавшее детскую песенку в школьном дворе на переменке.

Дамы разомкнули круг, и их лица обратились к ней. Наводящие ужас подсолнухи. Ни одно не выражало удивления. Все улыбались.

Проворнее, чем пикирующая за рыбешкой чайка, голос Саги заставил содрогнуться ночь:

Небывалый удар поразил девушку. Парализовал ее дыхание, волю, чувства. Изо рта ее вырвался странный, похожий на крик глухаря, стон, а тело поднялось в воздух и было отброшено на несколько метров. Рульфо поразился тому, как сам он с абсолютной холодностью подумал, что даже ружье Бальестероса не могло бы произвести большего эффекта, чем это двустишие Дамасо. В том числе оценил и иронию: Сага контратаковала стихами того же поэта.

Все произошло очень быстро. Тело девушки сломало несколько веток, прежде чем рухнуть в кусты, поднимая клубы пыли. И тут же, словно кто-то тащил ее за ноги, она подползла, пока не оказалась рядом с обоими мужчинами, где и осталась лежать на спине, с задранным на грудь свитером, обнажившим живот. Но она была жива. Тяжело дышала и мотала головой. Взгляд ее на долю секунды встретился с взглядом Рульфо, и он успел заметить, что в глазах девушки был не страх, а какая-то тоска, неизбывная печаль, словно она просила прощения за неудачу. Вдруг, с той же молниеносной быстротой, с которой совершалось теперь все, и с неприятным треском, из ее лодыжек и запястий показались тонкие гиалиновые нити, такие тонкие, что их едва можно было разглядеть. Появление их почти не сопровождалось кровотечением. Нити эти ловко изогнулись в воздухе и начали опутывать ее руки и ноги, в то же время обхватывая ближайшие стволы, привязывая и растягивая ее тело в виде креста. Девушка выгнулась дугой и испустила внезапный, непереносимый вопль. Низкое мычание чистой боли. Бальестерос не мог выбросить из головы свое понимание происходившего. «Ее нервы. Это нервы ее рук и ног. Боже мой, она ее связывает ее собственными нервами».