Энтон Майрер - Однажды орел…

Она улыбнулась в кивнула в знак согласия. «Если бы у меня был брат, мне хотелось, чтобы им был Бен, — подумала она. — Тогда у папы был бы сын, а меня назвали бы не Томми, а как-нибудь еще. И вообще многое было бы по-другому».

— Эх, если бы Сом был среди нас, — погрустнел вдруг Бен, — насколько веселее было бы…

— Но его нет, — возразила Томми, — и очень хорошо, что нет…

— Что? — удивленно воскликнули сразу несколько человек. — О, Томми, не будьте такой жестокой…

— Буду! Вот захочу и буду… — Отсутствие Сэма неожиданно вызвало в ней гнев, злобу и раздражение.

— Не говорите так, Томми, — тихо попросил Бен. Томми нервно засмеялась:

— Это что, категорический приказ или просьба?

— Что? Нет, Томми, в самом деле… Сэм — это самый лучший парень из всех, кто носил когда-либо форму американской армии. — Бен грозно посмотрел на окруживших их мужчин. — И я набью морду любому, кто скажет, что это не так.

— О, перестань, Бен! — воскликнула Томми. — Можно подумать, что ты не кто иной, как Том Свифт.

— Но, Томми, дорогая… — Озадаченный Бен смотрел на нее в ужасе.

Взглянув на его некрасивое худое лицо, страстные, глубоко посаженные, полные негодования и удивления от ее слов глаза, Томми подумала: «Ему суждено умереть. Он умрет страшной смертью». Она была в этом совершенно уверена. Части его истерзанного тела затеряются в хаосе перемешанной взрывом земли, палаток, бумаг… Эта внезапно возникшая в ее воображении картина привела Томми в ужас, она почувствовала тошноту и еще большее озлобление.

— Преданность снизу доверху! — гневно прошипела она, резко поднявшись со стула. — Я презираю такую преданность, вы слышите? Мне она до смерти надоела. — К большому изумлению всей компании, она приставила согнутую в локте руку к ягодице и резко отбросила ее в сторону — неприличная пародия на отдание чести, усвоенная ею еще в детстве, в форту Сэм. — Дайте мне… Я хочу измены, сверху донизу! — Сказав это, она повернулась и пошла к дверям.

— Томми, вернитесь! — раздалось сразу несколько голосов. — Томми, что с вами? Успокойтесь… Томми, давайте еще раз споем вашу любимую «Лизу».

Предложение спеть на какой-то момент поколебало ее, и она чуть не остановилась, но тут же отказалась от этой мысли и, подчиняясь капризному зову своего сердца, решительно зашагала из комнаты в комнату. Она выпила еще бокал вина и поспорила с Мардж Крайслер о каком-то романе, который даже не читала, потом разговаривала еще с кем-то и, наконец, неожиданно для себя снова оказалась сидящей рядом с Котни Мессенджейлом и втянутой им в напряженный разговор.

— Самообольщение, — говорил Котни. — Самообольщение — это лейтмотив нашей эры. Возьмите нашу рекламу, наши манеры, наши популярные песни. — Его лицо было совсем рядом, глаза в ярко-красных и желтых вспышках света, казалось, становились попеременно то серыми, то желтовато-красными. — Мы не способны смотреть на себя с какой бы то ни было перспективой.

— Да, — согласилась Томми. — Мы смешны. Все мы невероятно смешны. И никто этого не замечает. Люди — это смешные, бродящие с места на место, натыкающиеся друг на друга животные. Тем не менее мы делаем вид, что все мы очень хорошие, живем, так сказать, в атмосфере непрерывного полкового парада…

Глаза Котни снова потемнели, он смотрел на нее с изумлением.

— Значит, вы понимаете, — прошептал он ей. — Вы действительно понимаете…

С улицы донеслись оглушительные удары грома, как будто командующий штурмовыми силами только что подтянул на огневую позицию свою самую мощную артиллерию; уголки скатерти на столе затрепетали, подхваченные порывом сильного ветра.

— В этом ваша особенность, Томми. Вы стремитесь нырнуть как можно глубже от поверхности, добраться до самой скрытой, самой мрачной сущности вещей…

— Да, — согласилась Томми, — я устала от парадов.

Мессенджейл кивнул.

— Вам нужно нечто грандиозное, великолепное. Действительно грандиозное, а не цветистые, бросающиеся в глаза наряды, которыми довольствуются большинство женщин. Вам нужна какая-то величина, с которой вы могли бы себя соразмерить, так ведь?

Она молча кивнула. Да, ей нужно именно это. Ей отчаянно хотелось — хотя бы один раз в жизни — пройти по самой большой сцене. Томми почувствовала знакомое ей по прошлому влечение к этому человеку. «У вас страстное желание жить и наслаждаться жизнью», — сказал он ей в тот вечер, когда она танцевала с генералом Першингом. А теперь вот он здесь и со страстной убежденностью говорит ей об ограниченных, неразвитых умах, которые не способны устоять перед блестящей мишурой этого одурманенного собственной сентиментальностью мира…