Энтон Майрер - Однажды орел…

Несмотря на предупредительное замечание Алека Томпсона, мужчины продолжали говорить о войне и возможности нападения японцев. Мир оказался на грани войны: Италия вторглась в Эфиопию, Германия — в Чехословакию, Япония — в Китай, почти все государства вторглись в Испанию. Вторжение стало как бы новой международной игрой. А они сидят здесь, смеются, поют, танцуют, говорят о лагерях вневойскового обучения гражданского населения как об организациях, способных подготовить армейские кадры, о недостаточности обороны зоны Панамского капала, о чертовской сложности оборонительной линии Мажино, о том, что сделают японцы и чего они не осмелятся сделать…

— Вы не захотели выслушать ни одного моего слова, — донесся до Томми звонкий и печальный голос Джека Клегхорна, — но мне все равно. Пока я могу просто сидеть здесь и смотреть в ваши милые глаза…

— Вы говорите это просто для того, чтобы лишний раз польстить мне, — ответила Томми. — Я слышала все, что вы сказали, каждое ваше слово.

— Тогда повторите, что я сказал…

— Вы сказали… — начала она и рассмеялась. — Дорогой, будьте моим кавалером, принесите мне что-нибудь выпить.

Джек послушно направился к бару. К их столу подошел молодой офицер Том Уилчер и затеял спор с Мэйберри. Котни, сидя слева от Томми, с грустью смотрел в окно. Уилчер откинул голову назад и громко засмеялся; его шея и горло были необычно белыми и казались такими уязвимыми. Все они станут жертвами, все сидящие здесь в своих экзотических костюмах, все, кто сейчас спорит, пьет, смеется… Приближается война, и их растопчут маленькие желтолицые люди с утонченными манерами и жестокими самоубийственными побуждениями. Убьют всех. Томми содрогнулась от страха, вспомнив о Донни, который находился и школе в Багио. Боже, зачем она осталась здесь? Она могла бы быть сейчас в Сан-Франциско, или в Вашингтоне, или, если пожелала бы быть с отцом, в Оглеторне. Почему она не уехала? Может быть, самоубийственные побуждения свойственны и ей?

Джек возвратился с полным бокалом, и она залпом осушила его наполовину. К черту все! Все эти годы она жила в жалких казенных домишках, на мизерное жалованье Сэма, едва сводя концы с концами, без всякой перспективы его повышения по службе. И он не придумал ничего лучшего, как поехать в Китай, чтобы таскаться там по горам, скрываться от японских патрулей, есть рис из общего котла (и, несомненно, заражаться при этом всякими гнусными болезнями), изображать из себя Халлибартона, или лорда Байрона, или Лоуренса, или черт его знает кого еще, в то время как она должна сидеть здесь в жаре, ждать проливных дождей, ждать, когда ее захватят и изнасилуют японцы. Один раз о нем сообщили, что он убит, дважды, что взят в плен. А его письма — эти написанные твердым почерком краткие послания на измятых кусочках бумаги — вряд ли можно назвать утешительными…

Снова заиграл оркестр. Джек Клегхорн рассказал какой-то анекдот, и она искренне рассмеялась. Она, пожалуй, слишком много выпила. Ну и пусть. Сэм бросил ее на таком острове, оставил на попечение этой «великой счастливой армейской семьи». А что же еще она может делать в этой «семье»? Джек пригласил ее на танец. Она подала ему руку. Томми танцевала медленно, с чувством, закрыв глаза, отдавая тело во власть ритма, скользя, поворачиваясь, наслаждаясь мелодией и глухими ударами барабана, звоном хрустальных бокалов, трепетным смехом девушек и — где-то далеко за всем этим — мрачным, раскатистым громыханием приближающегося шторма. Она поплывет эту ночь по течению, туда, куда унесет волна, и будь что будет. Потом Томми танцевала с Котни, с Прентиссом — летчиком из Кларка, наблюдая через его плечо за уже поредевшими танцующими парами, за наиболее стойкими из них, резвившимися в полумраке, как дети.

Оркестр умолк. Томми села за рояль, вокруг нее собрались и начали петь. Чинк Хаммерстром, Мидоуларк, Уолтере, жена Боба Мэйберри Жанна, Мэй Ли и Бен Крайслер. Милый Бен. Обняв одной рукой Томми, другой Мэй Ли, он вел основную партию в песне. Когда отзвучали последние аккорды, все зааплодировали.

— Проклятие! — печально воскликнул Бен. — Это же песня Сэма, он, черт возьми, должен был находиться сегодня здесь!

— Да, вы правы, — согласилась Мэй Ли. — Томми, какой костюм надел бы Сэм?

— Бог его знает.

— Люблю я такие вечера! — весело сказал Бен. Его лицо раскраснелось, светилось радостью. — В такие моменты перемешиваются все карты, и люди снова влюбляются друг в друга, правда, Томми?