Иван Шевцов - Любовь и ненависть

Про кино и про жену я уже забыл, даже позвонить ей не успел. Хорошо, что с Ириной у нас, так сказать, смежные профессии — оба стоим на страже жизни и здоровья человека. Она меня понимает, знает, что такое служба, долг. На флоте ведь тоже большую часть времени офицер проводит на корабле. И все же, думаю, мало удовольствия стоять возле кинотеатра с билетами в руках, ждать меня и не дождаться. А потом сидеть дома и волноваться, гадать, что со мной могло случиться. Не каждая жена готова с этим мириться. И не так уж много энтузиастов, решившихся посвятить свою жизнь нашей трудной, сложной и не всегда благодарной профессии. Именно энтузиастов, патриотов и гуманистов, посвятивших свою жизнь борьбе с той нечистью, которая мешает людям жить. Да, да, гуманистов, ибо что есть более гуманное, чем спасать жизнь человека, защищать слабого, предотвращать несправедливость, охранять имущество и покой граждан? Тут нужно, впрочем, как и везде, призвание. Случайные люди у нас долго не задерживаются. Придут, понюхают и уйдут. Официально это называется "текучестью кадров". Причина, на мой взгляд, простая: работы много, заработки небольшие. Обидно, конечно, ведь большинство наших оперативных работников — люди с высшим образованием, в прошлом офицеры Вооруженных Сил. И честное слово, наша профессия достойна лучшего к себе отношения. Когда-нибудь это поймут, и глубокий смысл крылатой фразы Маяковского "Моя милиция меня бережет" дойдет до сознания и сердца каждого гражданина, и тогда авторитет стража порядка поднимется на высоту всенародной любви и уважения. Человек в синей шинели станет символом порядка, порядочности, справедливости, неподкупности и нравственной чистоты. Я не говорю уже о мужестве и отваге. Это до того элементарно и привычно, что само собой разумеется. И придет время, когда наши мальчишки будут мечтать о синей фуражке, как я когда-то в детстве грезил о тельняшке и якорях.

Сегодня мне кажется, что я давным-давно служу в милиции, с самого детства, хотя это вовсе не значит, что флот и море я начисто вычеркнул из памяти сердца. Такое не забывается, оно навсегда — как память о любимом учителе, и я с гордостью могу повторить вслед за Василием Алексеевичем Шустовым: всем, что есть во мне хорошего, я обязан Военно-Морскому Флоту. Трудно даже сейчас сказать, что было главным в моем решении пойти в милицию. Встреча со Струновым? Пожалуй. Но не только. Когда из Москвы мы поехали в деревню к моей матери, я уже не пытался гнать от себя неотступные и до боли острые мысли о преступности, преступниках и их жертвах. Они преследовали меня повсюду и одолевали, требуя каких-то действий. В нашем селе я встретил участкового уполномоченного милиции. В иное время я просто бы не обратил на него внимания, как не обращал до того много раз. А тут нет, что-то заставило меня познакомиться с ним и разговориться. Мы сидели на траве под яблонями возле нашей школы, притихшей, пустынной, какой-то сиротливой в летнюю пору. У меня щемило сердце от воспоминаний детства, а участковый — это был старший лейтенант лет тридцати, худой, поначалу, как мне показалось, не очень общительный человек из армейских старшин, — отвечал на мои расспросы о местных происшествиях.

— Да хватает. Всякого хватает и у нас, — говорил он глухо, отрывисто, как бы без особой охоты и надобности.

— И серьезные есть? — любопытствовал я.

— Что значит серьезные? Все зависит от точки, как смотреть. Работы хватает — не жалуемся.

— Хулиганство, воровство? — пробовал я его расшевелить.

— И воровство. Как говорится — ярмарки без кражи не бывает. А жизнь чем не ярмарка? На прошлой неделе случай был — прямо анекдот, хоть в «Крокодил» пиши. Пьяный прицепщик в сельмаг забрался ночью. Сломал замок и давай там шуровать в потемках. Нащупал поллитровку — из-за нее, собственно, и замок взломал, там же, как говорится, не отходя от прилавка, выпил ее, закусил селедкой и уснул. Прямо в магазине на валенках. Наутро приходит продавщица и застает такую картину: замок сломан, а вор преспокойно спит на валенках. Комедия…

Угрюмый старший лейтенант теперь весело, даже как-то по-ребячьи озорно смеялся, обнажая вставные металлические зубы. И снова продолжал уже с большей охотой, без надобности растягивая слова:

— А в прошлом году в городе, в нашем райцентре, в универмаге еще похлеще случай был. Там вор на пальто позарился. Все, значит, примерял, примерял, не мог по себе подобрать — это не нравится, то не подходит. А как только продавщица отвернулась, он быстренько ускользнул в новом пальто, а свое там же в магазине на вешалке оставил. Смех одни.