Иван Шевцов - Любовь и ненависть

— Товарищ Солнцев, вы же не ребенок и понимаете, что самосуд недопустим, это преступление, а вы учинили самосуд. — А про себя подумал: "Черт знает, как бы я поступил в двадцать три года в подобной ситуации, быть может, так же, как и он". Откровенно говоря, в душе я не осуждал этих ребят. Но вслух сказал: — Нужно было сообщить о поведении завмага в торг, наконец в партийные органы, вывести его на чистую воду.

— Все это правильно, — Солнцев вздохнул. — Мы, конечно, погорячились, только я не уверен, что путь, который предлагаете вы, более эффективный.

— А вы думаете, наоборот, ваш метод будет иметь большее действие? Ваши две оплеухи перевоспитали подлеца? Так вы считаете?

— Во всяком случае, проучили, — кивнул он.

— Ошибаетесь. Глубоко заблуждаетесь. Говоря между нами, завмаг уже звонил мне и просил прекратить дело. Как вы думаете, почему? Вас пожалел?

— Едва ли, — ответил Солнцев, озадаченный моим сообщением. — Видно, испугался разоблачения.

— То-то и оно, что испугался. Ваши оплеухи он как-нибудь переживет и будет продолжать свои грязные делишки. А тут дело пахнет более серьезным. Кстати, вы были у него сегодня, извинялись?

— Мы?.. Что вы, товарищ капитан! Да никакие силы не заставят нас дойти до такого унижения.

В это время меня вызвал начальник, пришлось прервать допрос, если можно было так назвать нашу беседу. Подполковник наш — угрюмый великан — сегодня был настроен весело.

— Андрей Платонович, вы начали заниматься этими двумя студентами?

— Так точно.

— Звонил пострадавший, ну этот, как его, из рыбного. Он просит вернуть ему заявление и прекратить дело. Так вы этих ребят отпускайте и займитесь другим, более интересным. Есть тут у нас в доме шестнадцать дробь сорок пять некая гражданка Рюрикова, Альбина Леопольдовна. Так вот эта Альбина специализируется на вымогательстве. Заводит к себе на квартиру мужчин, инсценирует изнасилование и потом требует от липового насильника определенную мзду за то, что она не станет возбуждать против него уголовного дела. Свидетель у нее там всегда под рукой — соседка. Надо полагать, работают в паре. Словом, там это дело организовано профессионально.

— Николай Гаврилович, но ведь у меня еще есть одно сложное дело, — взмолился я. У меня, откровенно говоря, не было особого желания заниматься грязной авантюристкой.

— Карманники у вас еще? — уточнил начальник.

— Да, притом намечается что-то очень серьезное, — ответил я. — Пусть этой Альбиной Алешин займется, он большой мастер по таким делам. Тем более, я завтра дежурю.

Подполковник Панов Николай Гаврилович у нас покладистый, спокойный, в армии служил в саперных частях. С мнением подчиненных считается и не настаивает на своем, если не видит в этом особой целесообразности. Он минуту помолчал, точно что-то взвешивая, а я, воспользовавшись паузой, заговорил о завмаге, который неспроста просит вернуть ему заявление. Я доложил, в чем тут дело, и высказал свои соображения: завмага нужно привлекать к ответственности.

— Надо сообщить по административной и партийной линиям, — задумчиво произнес подполковник, глядя куда-то в пространство. — Такого гнать из партии и с работы. Посоветуйте потерпевшим обратиться в торг и в райком.

Его предложение меня несколько удивило: потерпевшие — это, значит, продавщицы — должны писать заявления в райком и торготдел. Едва ли они на это пойдут, даже из соображений этического порядка. Когда я сказал об этом подполковнику, он спросил, пристально глядя на меня:

— А вы находите здесь состав уголовного преступления?

— Несомненно, Николай Гаврилович. Статья сто восемнадцатая.

Большая тяжелая рука Панова потянулась к Уголовному кодексу, лежащему тут же на краю стола. Он начал листать изрядно потрепанные страницы, приговаривая:

— Сто восемнадцатая, говоришь? Посмотрим, что ему тут полагается… Ага, вот: "Понуждение женщин к вступлению в половую связь или к удовлетворению половой страсти в иной форме лицом, в отношении которого женщина является материально или по службе зависимой, наказывается лишением свободы на срок до трех лет". Ну что ж, пожалуй, достаточно трешки. — Энергично вскинул голову и сказал, как свое решение: — Хорошо, Андрей Платонович, я с вами согласен: будем готовить материалы на завмага. Заявление вы ему верните, а что же касается этих горячих женихов, то пускай он на них в суд подает, как пострадавший. Это его личное дело.

Я был доволен.

Второе дело — карманники — оказалось более сложным. Вообще воры-карманники для нас, милиции, — проблема номер один. С ними трудно бороться, трудно поймать, а поймав, пожалуй, еще трудней наказать, то есть довести до суда. Иногда мне кажется, что это категория неисправимых преступников. Быть может, это и не так, но я не одинок в подобном мнении, так считают многие мои коллеги. Из карманников получаются злостные уголовники. Именно со знакомства с карманниками началась моя служба в милиции. Помню, тогда задержали двоих: одному было лет двадцать с небольшим, другому лет двенадцать. Их допрашивал старший оперуполномоченный, а я, новичок, сидел и слушал. Они залезли к бабке в сумку и вытащили кошелек, в котором оказалось что-то около двенадцати рублей. Дело было в магазине. Кошелек похитил старший и тут же мгновенно передал его младшему. Все это произошло на глазах одного гражданина, который оказался дружинником. Их задержали и доставили в милицию. Младший, очевидно новичок в этом деле, — звали его Витей, — изрядно струхнул, расплакался и рассказал: мол, этот парень — второй из задержанных — передал ему кошелек. Зачем — он не знает и парня этого видит в первый раз. Старший — тщедушный, жидкий парень (при нем было и удостоверение личности, в котором говорилось, что он, Игорь Иванов, работает на киностудии осветителем) — все отрицал. И парнишку этого не знает, и никакого кошелька он не брал, и вообще он оскорблен возведенной на него клеветой. Свидетель дружинник, преподаватель института, возмущенный наглостью вора, категорически утверждал, что он собственными глазами видел, как Игорь Иванов вытащил у старухи кошелек и передал его рядом стоящему парнишке. Витя плакал, просил его отпустить и все уверял, что он кошелька не брал, а что этот парень сунул ему насильно, чтоб, значит, отвести удар от себя. Все было очень естественно и логично, я верил в невиновность мальчишки и жалел его. Вопрос мне казался совершенно ясным: пойманный с поличным преступник, этот киноосветитель Иванов, стоял перед нами, на него и надо было оформлять дело.