Евгений Богданов - Високосный год - Повести

Штихель щелкал затвором фотоаппарата. Галя по пальцам пыталась сосчитать озера.

— Двадцать шесть озер! — сказала она.

— Больше, — поправила Авдеева, вытирая косынкой потное лицо. Она устала, дышала часто и глубоко. — Тридцать два озера… Видите, там, наверху, колокол? Он долго служил людям. Прежде, если кто-нибудь заблудится в лесу, то посылали сюда звонить. На звон и выходили из леса…

По шатким, скрипучим ступенькам они осторожно взобрались на колокольню. На площадке ее, выметенной ветрами, было сухо и чисто. Половицы — плахи окрепли, как кость. Штихель взялся за веревку, чуть качнул язык колокола, и бронза загудела протяжно и басисто.

Внизу, словно игрушечная, лепилась близ берега озера Лебяжка. «Курортники» отсюда казались маленькими жучками.

— Почему гора называется Лебяжьей? — спросила Галя у Авдеевой.

— Рассказывали мне в детстве такое, — ответила Татьяна. — Что вроде бы залетели сюда два лебедя. Одного убил охотник из озорства, а другой каждую весну прилетал и все кричал, звал товарища… Лебедей в наших местах много водится на озерах.

— Сколько же лет этой церквушке? — спросил Штихель.

— Наверное, лет двести или больше. У нас на Севере деревянные церкви стоят и триста лет, и ничего им не делается. Бревна сюда доставляли на лошадях по северному отлогому склону. А строили наши лебяжские мужики.

Помолчали. Налетел ветер, засвистел в стропилах, и колокол отозвался еле слышным гулом. Будто этот гул — приглушенный, тревожный, донесся из глубины веков, из поры младенчества Русской земли.

Ветер утих, колокол замолк. Галя подошла к нему и осторожно потянула за веревку. Раздался певучий бронзовый гул. Она еще раз ударила в колокол, сильнее, и он отозвался протяжным звоном, который поплыл волнами над лесом, над озерами, нарушив дремотную тишину ясного летнего дня…

На повети от крыши, нагретой солнцем за день, струилось мягкое тепло, пахло сеном и вениками. Сено лежало небольшим ворохом на полу, веники, связанные попарно, висели на жерди от стены до стены.

— Порознь спать будете или вместе? Стелить-то как? — спросила хозяйка.

— Порознь, бабушка, — ответила Галя и смутилась.

Людмила Осиповна ушла в избу за одежками. Сделав постели — по одну сторону сенного вороха Гале, по другую — Штихелю, она пожелала:

— Ну, спите с богом. Приятных вам снов.

Штихель лег на спину, не раздеваясь, накинув на грудь ватник, принесенный хозяйкой. Он только снял сапоги, чтобы дать отдых ногам. Галя долго ворочалась по ту сторону сенного вороха, хлопала ладонью по подушке, шебаршила сеном и наконец угомонилась, вздохнув глубоко и облегченно.

— Покойной ночи, — сказала она. — Вы еще не спите?

— Пока нет. Спокойной ночи, — ответил Александр.

Ему не спалось. Близкое соседство Гали волновало его. Он осторожно вздохнул и полез было в карман за сигаретами, но воздержался от курения — рядом было сухое сено… Ему ничего не оставалось, как закрыть глаза и попытаться уснуть.

Галя лежала, широко открыв глаза в темноту. Что-то волновало ее. А что? Может быть, непривычный запах свежего сена, от которого кружится голова? Крик поздней птицы? Шепот березовых листьев за оконцем в срубе? Ночная ветровая песня?

В понедельник утром к Чижову пришла сторожиха и сказала, что его просил срочно позвонить Антрушев. Чижов выпил кринку молока, принес в кухню дров и только тогда отправился на работу. Он не любил торопиться, был осмотрителен и несуетлив: «Работа никуда не уйдет. Все, что надо, сделаем своевременно». Спокойствию и уравновешенности завклубом иной раз даже завидовал несколько нервозный Кутобаев, а директор совхоза подтрунивал: «Не успеешь и сапог износить, Чижов сделает все, как надо».

Нельзя сказать, чтобы от этой медлительности Владислава страдали дела: в клубе всегда был порядок, показывали вовремя кино, шли танцы, работали разные кружки. Владислав сам был режиссером драматического кружка, не забывал уроков, полученных в областной культпросветшколе.

Однако он делал ровно столько, чтобы петровчане могли сносно проводить досуг, а начальство не было в претензии. Порой его неудержимо тянуло на озеро с ружьем, и он, оставив клуб на попечение Вали Ниточкиной, пропадал там с ружьем и спиннингом целые дни. За это его слегка журили, но Чижов отделывался шутками и умел ладить с совхозным начальством.

Он связался по телефону с Антрушевым и на его традиционные вопросы сообщил, что в Петровке проведено собрание лекторской группы с участием Ишимовой и при клубе теперь будет работать постоянно действующий лекторий.