Евгений Богданов - Високосный год - Повести

И смешанные чувства овладевают тобой: грусть, одиночество и что-то знакомое, родное, волнующее.

А потом идешь полем в другую деревеньку, и опять в ушах поет ветер и сухие былинки треплет, и облака все бегут, бегут вдаль, надув свои латаные паруса…

Вот так и я слушаю иногда ветровые песни. В облике наших деревень — больших, людных, и маленьких, почти пустых, всегда живет что-то исконно русское, грустное и радостное. Грустное, вероятно, от одиночества, от того, что затеряны деревеньки в лесах, в полях, в глубине России, и радостное — от вечного ощущения красоты природы, ее чудодейственной, целительной силы. — Штихель перевернулся на живот, подпер подбородок кулаком. — Города нынче разрослись, понахватались цивилизации и культуры. Но и в деревне есть своя притягательная сила. Богатые ли, бедные ли деревеньки всегда имеют околицу, росстань… Окраину. А ветровые песни надо слушать только у околиц. Стоять, опершись о прясло, и слушать.

Галя долго молчала. Наконец она вздохнула и посмотрела на спутника благодарно и просветленно:

— Это вы очень хорошо сказали: ветровые песни надо слушать у околицы…

Штихелю захотелось протянуть руку, погладить ее волосы, щеки, приласкать. Но он удержался, сел, скрестив ноги, как дервиш. Он заметил, что у Гали из золотого клубка волос выскользнула шпилька. Он пошарил в траве, подобрал ее и осторожно воткнул обратно. Волосы девушки казались теплыми, живыми. Взгляды их встретились. Галя смежила веки, раскрыла их, и синева под ними стала холодноватой. Она быстро встала:

— Идемте, идемте скорее в эту Лебяжку! Там — ветровые песни, да?

— Да.

И они их услышали. На самой окраине, у маленькой старой избы с косящатыми оконцами. Была серая от непогод косая изгородь, и отставший кусочек коры, и метелки трав… Травы клонились под ветром, осыпая сухие семена, а язычок коры сухо трепетал, как стрекозиное крыло.

Лебяжка представляла собой небольшую деревеньку в десятка полтора домов, сбегавших по склону холма к озеру. С другой стороны озеро обступал полукругом дремучий ельник. Посреди озера был остров, чистый, гладкий и весь зелёный. На острове стояли стога сена, похожие на шеломы древних витязей.

— Красивые места, — сказала Галя.

Штихель посмотрел на нее как-то странно и улыбнулся сдержанно уголками губ.

У избенки маленькая старушка в полинявшем ситцевом платке проворно и чуть суетливо развешивала белье на жерди, укрепленной на высоте роста вдоль стены, как это водилось на Севере, где взять жердь легче, чем достать моток веревки.

— Здравствуйте, бабушка! — громко приветствовал ее Штихель.

— Здравствуйте-ко, — обернулась старушка.

— Нам бы потолковать с вами.

— Сейчас, — она расправила белье, вытерла влажные руки о фартук и подошла к ним: — А вы откуда?

— Из Петровки пришли.

Бабка махнула рукой:

— В Петровке таких нету. Знаю там всех. Вижу — нездешние.

— Приезжие, из области, — уточнила Галя.

Старушка вежливо кивнула:

— Из области? Так, так. За иконами аль за прялками?

— Да нет, просто так. Хотим познакомиться с Лебяжкой.

— Места тут у вас красивые, — Штихель говорил погромче, думая, что бабка плохо слышит.

— Местность-то красивая, верно. Только говори потише, не шибко кричи, я ведь не глухая. А икон у нас нету и прялок нету. У соседки Федосьи валялась одна на повети, дак приходил такой, вроде вас, только с бородой, да и унес. Федосье три рубля дал. Та чаю и сахару накупила и меня позвала чаевничать.

Старушка настороженно умолкла. Галя поинтересовалась:

— А что тут есть, бабуся? Магазин есть?

— Есть магазин, как не быть. И школа есть, и клуб.

— Чем торгуют в магазине?

— Дак он закрыт, магазин-то. Совсем заколочен.

— Почему?

— Мало покупателей, невыгодно продавца держать.

— А как же вас снабжают?

— Продукты раз в неделю привозят из Петровки. Хлеб, чай, сахар и еще кое-что. Иной раз автолавка придет, как дорога позволяет, а дорога не позволяет, дак и на лошадке привезут.

— Только раз в неделю?

— Только. На всю неделю и запасаемся. Да ты не удивляйся, золота голова, жителей-то всего ничего. Пересчитать по пальцам, дак одной руки хватит. И все старые, вроде меня.

— А школа?

— Школа закрыта. Детей-то нету. Мы уж давно отрожали, — старушка усмехнулась, поправила платок. — У нас внуки-то в городах живут. А здесь кого учить?

— Странно, — Галя посмотрела на Штихеля. Он опять улыбнулся сдержанно, и вид у него был скучный. — А клуб? — обратилась она к бабке.