Евгений Богданов - Високосный год - Повести

— Отведайте, сам варил, — ставя варенье и перед Штихелем, сказал он. Тот скользнул взглядом по графину с вином и положил варенья.

— А вот наливка смородиновая, — Василий Дмитриевич взял графин, и Штихель под столом удовлетворенно потер руки.

Наливка была сладка и тоже смахивала на варенье.

За чаем повели разговор о Чехове, о том, что он был истинным другом сельских педагогов.

— Вы помните, он сказал: «Если бы вы знали, как необходим русской деревне хороший, умный, образованный учитель!» Общеизвестно, — продолжал Девятов. — До революции педагоги влачили неописуемо жалкое существование. Теперь другое дело — нас десятки, нет, сотни тысяч! Мы окончили институты, университеты. Нам не надо бояться, что мы потеряем место, что явится с обыском исправник: нет ли запрещенных книг Маркса, Чернышевского, Герцена, что дети не придут в школу из-за отсутствия обуви, одежды. Все — в прошлом. У нас великолепные школы, замечательные дети. Если бы в наши школы мог заглянуть Антон Павлович, как бы он был поражен! И все же, если говорить начистоту, бытие сельского учителя не лишено теневых сторон.

— Каких? — спросила Галя.

— Это не какие-то неразрешимые проблемы, нет. Но они мешают… Возьмем, к примеру, неустроенность быта. Она мешает подняться над будничностью, повседневной обыденностью, препятствует гармоничному развитию личности сельского педагога.

Девятов отпил чаю из чашки. Штихель, разомлев от чая с малиной, наливки и домашнего тепла, откинулся на спинку стула, приготовившись слушать нечто более пространное. Галя выжидала,

— Ну вот, допустим, — продолжал Девятов. — Приехала на село молоденькая учительша. Только из института. По моде одетая, изящная, она вся еще во власти большого города, в ее хорошенькой головке бродят романтические планы, мечты насчет перестройки преподавания, участия в культурной жизни деревни. Она не довольствуется принципами и методами Песталоцци и Ушинского, ей хочется привнести в педагогику нечто свое. И действительно она сначала привносит в школу нечто новаторское. Учит детей радостно и одухотворенно. Дети чувствуют это и любят ее.

Но так продолжается недолго. Вышла учительница замуж, за местного жениха, пошли у них дети, построили или купили дом, обзавелись домашним скотом, птицей. Без этого ведь на селе не обойтись. И чтобы вести хозяйство, нужны время и силы. Надо детей обстирать, накормить, обуть, одеть, скот обиходить, огород посадить, ухаживать за ним. Вес это поглощает без остатка свободное время, которого и так в обрез. Днем в школе, вечером — дома. Едва успевает проверить тетради да подготовиться к завтрашним урокам. Все меньше у нее времени для чтения книг, самообразования. Даже в кино не всегда выберется… Стала наша учительница такой же обыкновенной деревенской хозяйкой, как и другие, с той только разницей, что профессия у нее интеллектуальная. Но у нее уже нет времени для раздумий, для поисков того, о чем мечтала раньше. Она ведет уроки по привычной педагогической схеме, заботясь лишь о дисциплине учеников да о пресловутом проценте успеваемости. А где былое изящество, манеры? Тут уж не до моды, не до изящества…

Девятов умолк и посмотрел на собеседников, пытаясь понять, какое на них произвел впечатление. Галя подумала: «Неужели и меня бы ожидала такая перспектива — выйти замуж, нарожать детей, доить корову, копать огород?»

— Вы нарисовали грустную картину, — сказал Штихель. — Но я знаю примеры, когда учителя, живя на селе и занимаясь хозяйством, не утратили своей обаятельности, их живо интересует все новое в педагогике, они ведут в местных клубах кружки, беседуют с родителями школьников. Детей они учат, поверьте, не хуже, чем любой педагог в самой образцовой городской школе. По-моему, быть такими прекрасными учителями и передовыми людьми могут все. А дом и личное хозяйство нисколько не помешают, наоборот, свидетельствуют лишь о трудолюбии.

— Вы так думаете? — Девятов опрокинул чашку на блюдечко. — Но этого все же мало. Хотелось бы в сельских учителях видеть людей высокой культуры. Вот вы часто бываете в деревнях. Видели когда-нибудь в доме педагога пианино, скрипку? Слышали вечером в раскрытые окна мелодии Брамса, Шопена, Шуберта, Чайковского? Нет, вероятно, не слышали. Теперь музыкальная культура унифицирована магнитофонами, телевизорами, радиолами. Слушать музыку — одно, а исполнять — совсем другое. Да у нас вон в клубе стоит пылится пианино. Никто — ни учитель, ни агроном, ни другой сельский интеллигент — играть не умеет.