Если собрать воедино подобные отклонения от нашего обычного словаря в работах А. П., то можно отнести его к числу открывателей новых слов. Слов, которые имеют больше оснований для вхождения в разговорный язык, чем названные им в конце его рецензии на книгу Б. Парамонова. Думая об этом, я вспоминаю наши планы о создании чеховского словаря в годы работы над собранием его сочинений. Увы, не сбылось.
Стопка книг А. П. у меня на полке, как и у многих наших товарищей, завершается его биографическим романом, названным строкой из Блока. Обращенный ко времени молодости деда героя романа, он стал памятником всей его жизни и личности. Памятником, который воздвиг ему внук. И как же соответствует характеру А. П. его последнее выступление, текст которого опубликован в 40-й день его кончины под заголовком: «Величина гонорара не влияет на творчество…» (Газета, 2005, 11–13 нояб.).
Невозможно закончить эти строки чеховским «Прощай, милый Саша!» Потому что Саша Чудаков и его книги – всегда с нами.
(Чеховиана. Из века XX в XXI: итоги и ожидания, М., 2007)
Ирма Видуэцкая «И ВСЁ Ж ЗА СОВЕСТЬ, НЕ ЗА СТРАХ»
Саша пришел к нам в группу на четвертом курсе после академического отпуска. Мариэтта, с которой они уже были женаты, подвела его ко мне в коридоре и попросила опекать его и не давать в обиду. Я была старостой группы, а Мариэтту знала по семинару Н. И. Либана. Просьба ее выглядела достаточно комично: кто бы мог обидеть огромного (рост 188 см) и независимого в своем поведении Сашу?! Он эту независимость вскоре и показал, когда активно игнорировал педагогическую практику. Он понимал, что она ему не нужна, и не хотел тратить время понапрасну.
Так сложилась моя научная судьба, что не только из группы, но и со всего курса я после окончания университета ближе всего сотрудничала с Сашей. В 1962 году я поступила в аспирантуру ИМЛИ. Хотела заниматься Лесковым, но В. Р. Щербина сказал мне: «Нам Лесков не нужен, нам нужен Чехов».
В институте начиналась подготовка 30-томного академического собрания сочинений Чехова. Саша в это время был аспирантом МГУ и писал диссертацию по Чехову у В. В. Виноградова. Стать аспирантом академика Виноградова была большая честь. Это означало признание особых научных способностей ученика, и Саша вскоре оправдал ожидания, написав интересную, новаторскую работу, которая впоследствии была напечатана отдельной книгой и прочно вошла в обиход чеховедения. Саша рассказывал, что первую консультацию Виноградов назначил ему на 7 часов. Он и пришел к В. В. в 7 часов вечера. Оказалось, что надо было прийти в 7 часов утра. Академик вставал в пять, и в семь часов у него уже начинался рабочий день.
Сашу пригласили в Чеховскую группу ИМЛИ как специалиста по Чехову, и он, оставив аспирантуру, стал сотрудником отдела русской классической литературы ИМЛИ. Научная судьба Саши в институте поначалу складывалась очень удачно. После выхода отдельной книгой кандидатской диссертации его идеи стали известны широкому кругу ученых, и уже ни одно исследование о Чехове не могло их игнорировать: одни с ними соглашались, другие пытались их опровергнуть. Но когда Саша представил в Отдел докторскую диссертацию, К. Н. Ломунов в течение восьми месяцев не ставил ее на обсуждение. В результате Саша защищал докторскую диссертацию в МГУ.
Саша был моим оппонентом на защите докторской диссертации в 1994 году. Для меня это было большой удачей, потому что его выступления всегда были необычайно интересны, насыщены новыми идеями, будили мысль и воспринимались аудиторией с неослабевающим вниманием.
Последний раз я видела Сашу на каком-то заседании в Отделе русской классики. Мы оказались рядом, и он похвалил комментарий к 30-томному собранию сочинений Лескова, над которым работает независимая группа ученых из Москвы, Петербурга и других городов. Я понимала, что его похвала дорогого стоит, и сказала: «Вот ты и написал бы с Мариэттой рецензию на вышедшие тома». Но он замахал руками: «Что ты, что ты! Это такой огромный труд!» Да я и сама знаю, что написание серьезной рецензии – труд огромный и неблагодарный. Зная о Сашиной загруженности, я не стала обижаться.
На одной из книг, подаренных мне Сашей – «Мир Чехова. Возникновение и утверждение» (М., «Советский писатель», 1986), – он сделал такую дарственную надпись:
Дорогой Ирме Видуэцкой в память о юности.
«Начало жизни помню я»:
Я плавал, ты плясала.
Студентов легкая семья…
Куда всех разбросало?
Вся жизнь в недружеских стенах…
И все ж за совесть, не за страх.
А. Чудаков 5.2.87 г. (Время, оставшееся с нами, М., 2006)
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу