Александр Чудаков - Сборник памяти

Да, как никто, в разных городах, где он бывал на конференциях, он умел радовать других и сам находил радость, например, от природы. Особенно от моря. Вообще он любил воду, и когда-то они с семьей в компании с детьми З. С. Паперного любили плавать на байдарках. Пловцом он был отменным, не боявшимся никакой холодной воды.

А когда наступал день отъезда, он подводил «итог» конференции в стихотворной форме, смешной, но, в сущности, точно передающей смысл докладов. Если бы собрать эти стихи и опубликовать…

В день моего 75-летия А. П. прочитал в Отделе литературы «серебряного века» ИМЛИ свою «Оду». Это был длинный лист, скрученный наподобие старых рукописей в трубочку. Перечитывая теперь этот текст, я изумляюсь, как точно, по этапам, в нем отражен мой путь до этой даты – с младенческого купания в Каспийском море (вот уж не помню, чтобы я рассказывала кому-нибудь о своем детстве) вплоть до завершения работы над собранием сочинений Чехова. Обыгрывая «Гренаду» Светлова, он писал от моего имени:

Его дарственные надписи на книгах могли быть скромными – как, например, на сборнике произведений Чехова в серии «Школьная библиотека» – «…от неофита в этой области». Но всегда написанными с чувством собственного достоинства. Вторая его монография о Чехове – «Мир Чехова. Возникновение и утверждение» (1986) – была вручена мне с надписью, напоминавшей о его переживаниях 1971 года, т. е. в связи с «Поэтикой Чехова»:

А поднося мне книгу «Слово – вещь – мир» с подзаголовком «От Пушкина до Толстого» (1992), он сопроводил подарок таким четверостишием:

В сущности, он всегда был не только чеховедом. В этой книге отразились его давние интересы. С одной стороны, к русской литературе вообще (статьи о пушкинской прозе, о Гоголе и Некрасове, Тургеневе, Достоевском, Толстом – и все-таки о Чехове, о единстве его видения). А с другой – его еще более давний интерес к филологической науке в собственном смысле – об А. А. Потебне, В. Б. Шкловском, В. В. Виноградове.

А. П. умел уважать чужой труд. Когда вышла моя первая книга о Чехове в 1979 году, он высказал свое довольно высокое мнение, благо ряд глав этой книги («А. П. Чехов: Движение художественной мысли». М., 1979) был посвящен теме, в целом ему близкой – о творческом процессе писателя. Но, решая эту тему по-своему, он умел высказаться с уважением и к другой позиции. Не забуду, как он позвонил мне, получив книгу о «Вишневом саде». Считая своим долгом сказать, что ему в ней было близко и интересно (первая часть книги, особенно разделы о русской литературе), он признался, что его мало интересуют последующие главы – о зарубежной литературе и о театре. Меня это, признаюсь, удивило, но не ранило. Это точно. Недаром французы говорят: тон делает музыку. Сказались в его словах свойственные ему честность, прямота и – доброжелательность. И если он основную идею чьей-нибудь работы не принимал, как, например, в рецензируемой им статье Б. Парамонова о Чехове (в книге «Конец стиля», (М., 1997), то обычно излагал и свою. В данном случае, ссылаясь на «нормальный механизм великого консерватизма культуры» (Чеховский вестник, 2000, № 6), ратовал за необходимость сопротивляться неологизмам массовой культуры (вроде «инженера́» вместо «инжене́ры» и т. д.). Но и в этой рецензии он обратил внимание на ряд точных наблюдений автора статьи (например, о том, что провинция – «резервуар» художественного творчества Чехова).

Наконец, несколько слов об удивительном словаре А. П., единственном в своем роде в нашей литературной науке. Он не злоупотреблял иностранными словами и терминами, что так характерно для многих современных авторов. Но он смело и кстати употреблял слова, которых нельзя найти ни у В. Даля, ни в других толковых словарях.

В его текстах оказывается к месту и «построяемый Чеховым мир», и то, что имя В. В. Виноградова в истории поэтики «необойдимо». А в другой фразе – о том, что наша «отечественная драма может соперничать с завозной», последнее слово близко только к варианту Даля – «завозный». Нарушая, можно сказать, законы грамматики (глаголы «построить» и «обойти», к примеру, не должны иметь формы причастия настоящего времени), А. П. придавал своей речи новизну. Впервые в его книге 1971 года слова «случайность» и «случайный» приняли необычную форму «случайностность» и «случайностный», что в наше время понемногу входит в научное словоупотребление.