Горан Петрович - Сеансы одновременного чтения

То, что Наталия знает, чьих это рук дело, я понял, когда она посмотрела мне прямо в глаза во время моего очередного визита в дом на улице Пальмотича, всего за несколько дней до того, как меланхолия насмерть задушила ее мать.

— Я открыла глаза, потому что научилась не замечать вас, — сказала она, и я увидел, что в ее спокойно-зеленых зрачках действительно нет моего отражения.

В результате реорганизации Службы многие мои коллеги исчезли из политической жизни, однако со мной все обошлось, мне оставили все прежние полномочия, более того, я получил повышение. Тем не менее счастливым я себя не чувствовал. Я любил, но на мою любовь не отвечали. Я существовал, а вместе с тем словно и не существовал, во всяком случае не существовал там, где мне хотелось. Я бессмысленно складывал в кучу безжизненные, как сухие ветки, дни, месяцы, годы и пятилетки, и мне постоянно казалось, что жизнь мне не дает ничего.

В 1960 году, готовя обед накануне Преображения, мать неожиданно почувствовала слабость. Она извлекла откуда-то мешочек с белой пшеницей, перебрала зерна от куколя, мертвых жучков и камешков и поставила на огонь. Пока она накрывала на стол для одного, чистила щеткой черный костюм и гладила белую рубашку своего супруга, пшеница варилась. Потом она положила кутью в две миски, на день похорон и на день недельного поминовения, добавив туда по стакану растительного масла пополам с красным вином. Под конец оделась во все самое лучшее, легла в брачную постель и навсегда закрыла глаза. Отец остался стоять у открытого окна, он стоял так день за днем, его навещали только птицы, умывали капли летних ливней и вытирал горячий шлейф августовских каникул. Не было никого, кто переместил бы его с того места, на котором он то ли застрял, а то ли принялся собирать волю, чтобы самостоятельно сделать первое движение после стольких лет отсутствия в реальности. Однажды вечером он, как ни в чем не бывало, шагнул, закрыл створки окна и упал замертво.

Примерно в эти же дни мне пришла в голову мысль, которая и погубила меня окончательно. Судя по отчетам того самого завербованного соседа, Наталия тратила значительную часть своего времени на то, чтобы заботиться о Гавриле Димитриевиче, и я решил устранить его, надеясь, что тут-то она и повернется ко мне или, по крайней мере, наконец-то меня заметит. Разумеется, для осуществления этого имелась масса способов, однако мне хотелось все сделать так, чтобы она ничего не заподозрила. И я начал писать книгу, которая, по моим расчетам, должна была прикончить ее отца, но которая, как оказалось позже, положила конец моей карьере в Службе. План был на редкость прост. В глубочайшей тайне и от подчиненных, и от начальства я принялся строка за строкой составлять рукопись, которая должна была, как я задумал, стать настоящим вызовом существующему режиму, с тем чтобы на такое чтиво, как мошкара на огонь, слетелись представители всех эмигрантских кругов, все противники власти, а среди них, разумеется, и старый книготорговец. И когда это произойдет, планировал я, мне не составит труда провести чистку, подобную той, что в свое время была осуществлена в «Записках охотника» Ивана Тургенева, — я стремительно захлопну обложку этой ловушки и разом придавлю всю нечисть.

Дело пошло даже успешнее, чем я предполагал. Возможно, потому что никто лучше меня не знал разницы между тем, что провозглашалось, и тем, что существовало реально, возможно, потому что никто не умел столь же точно, как я, в малейших деталях предвидеть, в каком направлении будет дальше разверзаться эта бездна. Обычно противостоящая сторона бывает ослеплена всякими мелкими личными соображениями или всеобъемлющей ненавистью, но я-то был человеком изнутри, уравновешенным, дальновидным, надежно информированным обо всех мелочах и от природы педантичным, так что рукопись, над которой я трудился, превзошла всю, как правило, вечно ноющую диссидентскую литературу. Первые отрывки я так и подписал псевдонимом «Человек изнутри», а для пробы устроил их публикацию в запрещенных заграничных изданиях. Сразу после выхода двух моих статей в «Голосе канадских сербов» и в лондонском «Нашем слове» разнеслись слухи о новом, яром враге режима, окопавшемся в рядах работников госбезопасности, началась паника, министр, вопреки обыкновению, даже вызвал меня к себе:

— Сретен, этот тип опасен, он знает реальное положение дел… Удалось ли тебе напасть на след, сумели ли наши аналитики определить стиль… Гляди, надо как можно скорее раскрыть этого выродка…