Горан Петрович - Сеансы одновременного чтения

Что же касается высшего из искусств, способного до полного срастания соединить даже несоединимое, то как только в большом музыкальном салоне, он же небольшой зал для танцев, была поставлена арфа, Анастас не пропускал ни одного из редких концертов для этого поэтического инструмента, пытаясь потом передать словами изящество услышанных композиций. Несмотря на все мучения, на изысканные лирические выражения, аллитерации и эуфонии, соответствующие стилистические фигуры, приличествующий словесный ритм и своевременность пауз, несмотря на целые вечера, проведенные в разговорах со Станиславом Маржиком, слепым настройщиком оркестра Белградского театра оперы и балета, справиться с этой задачей ему никак не удавалось, пока по воле случая, ему не открылось, что эта арфа может играть и самостоятельно, а именно, когда при восточном ветре открывали высокие окна музыкального салона. В зависимости от того, были ли рамы широко распахнуты или только приоткрыты, звучало то мелодичное кружево заоблачных сфер, то бесконечное глиссандо далеких просторов.

Естественно, что при сочинении писем Анастас Браница больше всего опирался на собственно художественную литературу. Он читал и постоянно сравнивал свои строки со строками других литераторов, он познакомился с несколькими писателями, у которых ему удалось самыми разными путями вытащить по несколько страниц для обращения к возлюбленной. Иногда он им платил, иногда просил отдать тексты даром, особенно если считал написанное недостаточно вдохновенным. Рассказывают даже, что как-то раз в парикмахерской «Три бакенбарда» он встретился со Станиславом Винавером, и этот известнейший сербский эссеист, переводчик и пародист, эрудит non pareil, который, засунув большие пальцы за борт жилетки, ожидал стрижки, дословно привел фразу из своего «Манифеста школы экспрессионизма»:

— Мечта, фантазия всегда сильнее самой реальности, если предположить, что для художника существует реальность!

Правда, это не вполне достоверно, так как Винавер больше всего любил пародировать самого себя. Достоверно только то, что служанка Златана осталась единственным свидетелем визитов этих странных пишущих людей, готовых с надменностью принимать за чистую монету самые неправдоподобные комплименты, интриговать, льстить, грубить и рвать на груди рубашку ради литературной премии, но равнодушных при этом к благам повседневного существования, а зачастую даже готовых ради улыбки увлекшегося читателя пожертвовать трудом всей своей жизни. Служанка Златана осталась единственным свидетелем — при этом, разумеется, ничего не понимавшим в поэтиках и направлениях, о которых молчали или горячо спорили в кабинете молодого хозяина. Внося туда поднос, она старалась повернуть голову таким образом, чтобы ее здоровое ухо улавливало то, что доносится от молчаливых и погруженных в себя, а глухое, в котором у нее лопнула барабанная перепонка, наоборот, не слышало шумных и галдящих гостей.

Возвращаясь на кухню и ставя на огонь воду, расставляя блюдца и чашечки, она непрестанно ворчала что-то насчет неумеренного употребления некоторыми гостями кофе в столь поздний час:

— Черное да на черное, где это видано?!

Или же, рассерженная тем, что уже с раннего утра приходилось подавать бесчисленные бутылки рислинга и сифоны содовой воды гостям с яркими художественными бантами, в пелеринах и широкополых шляпах, всегда появлявшимся строго парами и никогда не отказывавшимся от бесплатной выпивки, недовольно приговаривала:

— Белое да на белое, у кого это принято?!

Но самое большое ее негодование вызывало то, что Анастас неумеренно курит и почти ничего не ест:

— Все не как у людей, тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо! Чем больше времени он проводит там, в своих писаниях, тем сильнее худеет здесь, почти в тень превратился!

И тем не менее существовал человек, которому судьбой было назначено сыграть роль надежного свидетеля всего предприятия, затеянного Анастасом Браницей. Роль не только свидетеля, но впоследствии и соучастника. Дело в том, что большеглазая барышня Наталия Димитриевич, единственная дочь владельца книжного магазина «Пеликан», талантливая ученица класса пения преподавателя Палладии Ростовцевой, время от времени заглядывала в магазин своего отца, и очень скоро ее внимание привлек юноша с пушистыми усами и бородкой, одетый для своих лет слишком строго, если не считать подкладки из лионского шелка, с вечно испачканными фиолетовыми чернилами пальцами правой руки. Он, несомненно, был самым лучшим, но и самым требовательным покупателем Гаврилы Димитриевича. Из магазина почти всегда выходил с внушительной пачкой книг, предварительно проведя там несколько часов, заполненных листанием книг и расспросами относительно того, каким образом можно незамедлительно заказать и получить те или иные старые издания, прошлогодние журналы, а также новые переводы и переложения, о которых он узнавал из опубликованных на прошлой неделе анонсов.